Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позже он показал мне, как пытался привить ветки к зрелому дереву. Многие не срослись, а если и срастались, большая часть яблони все равно продолжала плодоносить терпкими бусинками.
Теперь представь, Нико, что молодая дикушка – это ребенок, а ветка культурной яблони – знание. Если привить его малышу в начале жизни, он вырастет вместе с ним и будет думать и поступать так, как его научили. Взрослый же давно укрепился на диких корнях, и переубеждать его почти бесполезно. Даже если новая мысль приживется на одной из веток его разума, останутся сотни других, на изменение которых могут уйти десятки лет.
Когда я пришел в дом Седьмого, ты еще не родился. Я видел живот твоей матери, видел тебя младенцем. И как только ты научился ходить, еще не отягощенный миром, напитанный только любовью, неиспорченный и неозлобленный, принялся учить тебя. Я вырастил хорошее дерево, Нико, с тем чтобы ты когда-нибудь разбил на моих учениях целый сад. Воспитывая потомков, увлекая своим примером близких, правя народом Соаху. Будучи единственным наследником, ты вскоре получишь большую власть. Потому я мечтаю, что ты останешься далек от жестокости в отношении таких, как я.
В конце жизни я наконец понял, в чем состоит Цель порченых людей и как она связана с черным солнцем. Однако воплотить ее уже не успею, а на объяснения уйдет уйма времени. Но у меня есть записи. Две книги, которые я писал и переписывал целую жизнь. Я не мог хранить их во дворце: здесь всюду глаза и уши. Они спрятаны в местах, где людям и животным до них не добраться. С их помощью я надеюсь раскрыть тебе великую загадку мира – загадку затмений.
Я собирался рассказать все в путешествии в честь твоего совершеннолетия, но не дожил до него, и потому тебе придется дважды изменить курс корабля, дабы отыскать рукописи. Я уверен, капитан выполнит любую твою прихоть, даже если Седьмой будет против. Книги написаны на тайном языке, и ты единственный в мире сможешь понять их. Это важно, Нико. Важно, как сама жизнь. Ты можешь лишиться ее, если не выполнишь мою просьбу. Я нарочно не открываю подробностей, потому как знаю тебя лучше всех. Ты теряешь интерес к тому, что получаешь легко, не доверяешь подобным вещам и не ценишь их, а поделившись моими знаниями с Таваром или отцом, и вовсе плюнешь на бредни полоумного старика. Я болен, Нико. Болен страхом твоего недоверия. Но я приучил тебя к поиску истин и надеюсь, эти строки не оставят тебя равнодушным. Считай их моей главной и последней загадкой.
Если читатель задастся вопросом, почему я потратил всю жизнь на изучение порченых людей, ответ будет прост: я стремился познать их, дабы стать ближе к самому себе. «За каждый труд да воздастся», – любила повторять Ами. Это правдивая поговорка. После долгих лет работы мои старания наконец оплачены. Я сделал выводы, которыми хочу поделиться с другими. Однако то, что я напишу, – всего лишь догадки измученного старика-скитальца. Я не стану утверждать, будто мысли мои – последняя истина. Но и оставить их только в бренном теле, а после пустить по ветру прахом было бы глупо. Потому я запишу их здесь.
Догадка первая: у каждого, кто рожден с Целью, есть и свой дар в противовес изъяну. Для правдолюбца ложь очевидна, как грязное пятно на рубахе. Мне даже кажется, у людей меняется голос, когда они лгут. Уроды предчувствуют беду. Плакальщики отличаются небывалой силой. Легковеры всюду видят хорошее и дарят надежду. Тайну безногих я не мог разгадать много лет. Только единицы калек доживают хотя бы до юности, а в детстве дар почти неразличим. Но все же кое-кого встретить мне удалось. И из наблюдений я могу сделать вывод, что такие люди способны управлять. Управлять кем угодно. Власть их слова и взгляда не поддается объяснению. До сих пор не погас в моей памяти образ хрупкой безногой девушки, подчинявшей воинов и крестьян, душегубов и прималей. Девушки, которую я любил.
* * *
Архипелаг Большая Коса, о-в Пепельный
12-й трид 1019 г. от р. ч. с.
– Отпирайте, сонные тетери! – послышался мальчишеский голос. – Тут на мне дружок ваш кулем лежит!
Сиина торопливо растормошила парней на полатях. Астре спрятал в рукаве столярный нож.
– Открывайте!
Дверь пнули.
– Не врет, – коротко бросил Марх, всегда отличавший правду от вымысла.
Проснувшиеся дети испуганно жались друг к другу, словно замерзшие пташки.
– Ты кто? – громко спросил Астре. – И что за дружок?
– Да Генхард я! Генхард! – взволнованно сообщил мальчишка. – А этого звать как-то не по-нашему, не помню я! Он по дереву мастер вроде как. Всякие плошки да ложки делает. Забирайте его, зря пер, что ли?
Переглянувшись с остальными, Рори пошел сдвигать засов. Марх встал чуть поодаль, накладывая на тетиву стрелу. Сиина застыла у окна, до дрожи сжав ладонь Астре. Предчувствие не обмануло ее.
Из сеней дохнуло холодом и сырым запахом дождя. В проеме появились две фигуры. Рори тут же побежал снимать Илана со спины мальчишки. Генхарду было лет четырнадцать на вид. Бедняга согнулся в три погибели, с носа и повисших сосульками темных волос капала вода. Грязный след растоптанных башмаков тянулся от самого порога.
– Вот и ладно, – пробормотал он, опасливо косясь на Марха. – А я-то пойду. Пойду я. Больно надо мне с вами, обормотами, связываться.
Он развернулся и собрался бежать, но Рори проворно сгреб мальчишку в охапку свободной рукой.
– Так ведь чернодень скоро, – пробубнил он сочувственно. – Куда пойдешь-то? Обсохни хоть.
– А я и в лесочке схоронюсь! – завопил Генхард, извиваясь ужом и пытаясь укусить Рори. – А ну пусти! Пусти меня!
Не тут-то было. Хватка у плакальщика оказалась железной.
– Тащи его внутрь! – скомандовал Марх, подставляя спину для Илана.
Мальчишку вытолкнули на середину комнаты и обступили со всех сторон. Сиина только краем уха слышала разговор. Она подтапливала печь ради горячей воды и металась от кладовой с настойками и травами к стонущему брату. Он весь был в синяках и кровоподтеках. Нос сломан, губы разбиты, лицо вспухло так, что от карих глаз одни щелочки остались.
Дорри при виде его забился в угол, а Яни подошла и погладила по слипшимся темно-рыжим волосам.
– Больно, да? – спросила она.
– Не мешайся, – подтолкнула ее Сиина. – Иди к остальным.
Яни стащила с соседней лавки одеяло и отправилась в общую комнату, где вели допрос нового знакомца. Она протиснулась между старших и деловито, без тени страха укутала трясущегося Генхарда. Потом обняла крепко и спросила, глядя на него снизу вверх:
