Слышалось сопение детей, чуть потрескивал огонь в топке, но кроме этого не раздалось ни звука. По лицу Марха расплылась торжествующая улыбка. Он ничего больше не сказал, а стал снимать с себя вещи и вешать возле печи, чтобы горячим воздухом прогнать из них сырость туманного утра.

Сиину пронзила горечь. Она глянула на заячью тушку почти с ненавистью. Этот кусок мяса так важен и нужен сейчас, что его добытчик заслужил даже похвалу Астре. Значит, все и в самом деле плохо. Иремил не вернется. Они уже выживают. Только теперь по-настоящему, без ожидания чуда, когда в дни последних подъеденных крох, как бы подгадывая нужное время, появлялся прималь. Приносил хлеб, масло и мясо. Раздавал леденцы всем, даже самым старшим, и оставался с семьей на долгую зиму, чтобы вместе есть горячие пироги, учить порченых чтению и письму, рассказывать истории о мире.

Чуда больше не будет. У девушки мелко задрожали плечи. Стоя над распростертым на столе зайцем, она пустила две слезы. Рори подошел к ней, погладил по спине нагретой печным жаром ладонью. От переданного тепла кожа покрылась мурашками. Рори жалел то ли зайца, то ли Сиину. Он думал, сестра так огорчилась из-за зверька.

Марх цыкнул и махнул на них рукой. Похвала до сих пор питала его, и он удержался от язвительного словца. Целью Марха была правда, но пока еще парень не понимал, как доносить ее должным образом. Он просто выплевывал все, что крутилось в голове, расточал направо и налево ядовитые уколы, издевки и шутки, за которые получил немало обидных прозвищ.

Сиине было неспокойно. Чувство, липкое и неприятное, забилось в грудь комком, не давая дышать.

– Что-то случится сегодня, – шепнула она едва слышно, и дрогнувшее сердце подтвердило догадку.

Натужно заскрипело колесо нового дня. Медленно перекатывались минуты-спицы до тех пор, пока не проснулись дети. Сиина не успела опомниться, как послышался топот босых ног, и с обеих боков к ней приникла пара сонных галчат.

– Есть хочу! – требовательно сказала рыжая веселушка Яни, обняв сестру изо всех сил.

Сиина улучила минутку, чтобы погладить ее по голове. Она знала, как это важно для Яни, старавшейся восполнить нехватку ласки и больше всего на свете любившей обниматься. Она была самой младшей из всех, бойкой, храброй и неугомонной. С трудом верилось, что у них с плаксой Рори одна и та же Цель – сочувствие.

– Ты кашу сварила? – поинтересовался здоровячок Дорри – лупоглазый веснушчатый мальчишка с большим ртом и русыми волосами до плеч, такими гладкими, будто он старательно причесывался целое утро, а не только что оторвал голову от подушки.

Дорри родился с Целью правды, но, как водится, ничуть не походил на Марха. Его научили молчать, и научили жестоко, поэтому в первый год мальчик совсем не разговаривал. К Иремилу он попал настоящим скелетиком, все не мог наесться и после каждого обеда жалостливо выпрашивал у Сиины сухари, да так и растолстел. Затем вытянулся, перегнал лишний вес в рост, но его все равно ласково называли здоровячком.

– Ой, а кто это? – встрепенулась Яни, увидев добычу Марха. – Пушистенький!

– Он мертвый? Мертвый, да?

– Нет, он спит!

– Сама ты спишь, у него шея свернута!

– Зайчик, ты спишь? Это зайчик, да?

– Это не зайчик, это ваш обед, – хмыкнул вернувшийся Марх. – Мною, между прочим, добытый. Сам словил, сам прибил. Так что спасибо скажите, малявки!

– Я не буду его е-е-есть! – разревелась Яни.

– А я буду! – честно сообщил Дорри.

– Ох и шумные вы! А ну не путайтесь под ногами, не то без завтрака оставлю! – прикрикнула Сиина, и две юлы тотчас принялись нарезать круги в стороне от нее.

Колесо дня набирало обороты, подминало под себя тревогу и дурное предчувствие. До самой ночи юная хозяйка скребла и мыла, кормила и поила, скоблила заячью шкурку, разнимала ссоры, хвалила и ругала.

Только с наступлением темноты усталая, с налитым свинцом телом и гудящими ногами старшая для всех сестра смогла присесть. Она примостилась на подоконнике напротив Астре и под мерный шум дождя принялась штопать латаные-перелатаные штанишки здоровячка Дорри. Липкий комок в груди снова разросся, но Сиина отгородилась от него. В это время все уже спали. Даже Марх и Рори на полатях перестали драться за одеяло и мерно сопели спиной друг к другу.

Сиина посмотрела на чернильные ветки за окном. Невольно перевела взгляд на Астре. На его ловкие пальцы и внимательные серо-синие глаза. На волосы цвета дыма. Они были короткие, чуть встопорщенные на затылке и тонкие, словно колючковый пух. Объятый полумраком комнаты, Астре показался Сиине совсем крошечным. Если обнять, можно два раза руками обхватить. Он ел слишком мало, вот же дурень. Стыдился лишний раз просить перенести его с места на место и пытался стать легче.

Испокон веков считалось, что безногие дети – кара для самых бесстыжих семей. Матери и отцы должны были носить их на спине, чтобы познать тяжесть вины, которую не могли ощутить душой. Астре воплощал совесть – одно из сильнейших забытых качеств. Он не раз подтверждал это рассуждениями и поступками, но никогда не относился справедливо к самому себе.

– Пока не проглотишь, не отстану, – буркнула Сиина, достав из кармана фартука завернутый в тряпицу кусочек мяса на косточке.

Астре посмотрел на сестру. Не на ее уродства, а куда-то внутрь. Отложил резак, молча взял угощение и стал жевать.

– Я боюсь, что ты так умрешь когда-нибудь от голода, – вздохнула девушка.

– У тебя много глупых страхов.

– Я из них состою.

В этот момент из сеней донесся шум. Астре метнул резкий взгляд на дверь.

– Уж не Илан ли? – заволновалась Сиина, откладывая шитье, а сама подумала об Иремиле.

Дверь с силой дернули, но железный засов удержал ее на месте. Следом послышался громкий стук. Астре схватил сестру за запястье. Она и сама уже поняла, что это не Илан. Страх выступил на спине холодным потом. Ни задержавшиеся на охоте ребята, ни прималь не имели привычки шуметь по ночам и будить детей. Они или тихонько барабанили в окно, где на подоконнике спал Астре, или отпирали замок своим ключом. В сенях был кто-то чужой.