Она склонила голову набок.

– Вы уверены?

– Откуда столько недоверия к мужчинам? – покачал он головой.

– Они все одинаковы.

– Я другой. – И он докажет ей это. Он взял тарелки из ее рук, прямо встретив ее бушующий взгляд. – Давайте есть.

Люк поставил еду на стол. Сумерки уже укутали город, и после уличного шума он чутко чувствовал тишину. Так же, как он чувствовал подозрения и одиночество Аурелии.

– Вы живете здесь большую часть времени?

– Теперь да.

– И вам нравится?

– Если бы я сюда не переехала, то моя жизнь была бы довольно грустной.

Люк сел напротив нее и взял нож и вилку.

– Вы не любитель отвечать прямо на вопросы, правда?

Она пристально посмотрела на него и слегка кивнула.

– Думаю, да.

– Отлично. – Люк попытался сосредоточиться, но сейчас ему это было трудно сделать. Он хотел задать ей вопросы о доме, о том, как она оказалась здесь. Он хотел вернуться и рассмотреть все эти фотографии на стенах. Он хотел услышать, как она исполняет эту песню. Он хотел…

– Давайте поговорим о делах: об открытии новых магазинов. Вы поете одну или две ваши новые песни.

– Зрители ожидают другого.

– Я знаю. Но вы на собственном опыте должны доказать, что перемены возможны.

– А что, если я не смогу измениться?

– Есть только один способ узнать это, – заметил Люк, но Аурелия ничего не ответила, но он видел, что она думает об этом. – Вы будете обеспечены жильем, и конечно же мы обсудим ваш новый…

– Деньги меня не волнуют.

– Я хочу, чтобы все было справедливо.

Аурелия играла с вилкой, двигая еду по тарелке.

Он видел, что она не ела.

– Это все равно похоже на жалость.

– Совсем не так.

Она подняла голову, и он увидел тень ее улыбки.

– Вы не можете солгать, да? – поинтересовалась Аурелия.

– Я не буду лгать.

– Но это что-то близкое к жалости.

– Возможно, сочувствие.

Его губы дрогнули в улыбке.

– Так, смотрите. Я сказал вам, что не жалею вас. Я чувствую…

– Сожаление ко мне.

– Хватит договаривать фразы за меня. Я чувствую… – Люк протяжно вздохнул. Он не любил говорить о чувствах. Никогда этого не делал. Его мать умерла, когда ему было тринадцать лет. С отцом он никогда не был близок, а братья не разговаривали о чувствах. Но вот он здесь, и Аурелия права: он не мог лгать. – Я знаю, что вы чувствуете, – тихо сказал он, и она подняла удивленно брови.

– И что?

– Я знаю, что ощущаешь, когда хочешь измениться.

– Вы хотели измениться?

– Все этого хотят.

– Это не ответ.

Люк пожал плечами:

– У меня в жизни было много препятствий.

– Какие, например?

Он не должен был начинать этот разговор. Последнее, что он сейчас хотел, – это ворошить свои воспоминания.

– Трудное детство.

Аурелия поджала губы.

– Бедный маленький богатый мальчик?

Люк напрягся, но заставил себя расслабиться.

– Что-то вроде этого.

Она вздернула подбородок, в ее глазах читался вызов.

– А что, если я не хочу меняться?

Эти слова показались Люку бравадой, и он чуть не рассмеялся.

– Тогда зачем писать разные песни? Зачем просить разрешения их спеть? Зачем принимать приглашение выступить в «Брайант», если вы уже годами не выступали?

– Поискали информацию в Интернете? – Ее губы превратились в тонкую линию.

– Мне не нужно было искать это в Интернете. – Она покачала головой и ничего не сказала. – Дело в том, что я годами пытался изменить «Брайант», и…

– Что же мешало?

Люк задумался.

– Изменения не произойдут в одночасье, – наконец сказал он. – У магазинов «Брайант» вековая репутация. Поэтому есть сложности.

– Они всегда есть.

– Вот видите, у нас есть нечто общее.

– Вы хотите изменить магазины, а я хочу изменить себя.

Люк не ответил: он вдруг понял, что не нуждался в ней. Не нуждался в том, чтобы она пела на открытиях.

Тем не менее, когда Аурелия посмотрела на него своими удивительными глазами, он вновь растерялся. Более того, он чувствовал что-то глубокое: не только желание. Несмотря на то что у него раньше были долгие отношения, он никогда не испытывал такой водоворот эмоций и даже пугался этого.

Самое лучшее, что он мог сделать сейчас, встать из-за стола и уйти из этого дома. Уйти от нее, от всех тех сложностей, на которые себя обрекал. Уйти и заняться своим бизнесом, своей жизнью. Спокойно, держа все под контролем, добиваться поставленных целей, никогда не заходя слишком далеко.

Люк не двигался.

Аурелия глубоко вздохнула и медленно выдохнула.

– Давайте я сыграю вам мою песню, – сказала она, и удивленный и тронутый Люк кивнул.

– Было бы здорово.

Она улыбнулась уголками губ и вышла из комнаты. Люк молча последовал за ней.

Аурелия провела Люка в музыкальную комнату в передней части дома. Ее сердце колотилось, а ладони вспотели и стали липкими. Она так нервничала, что ее голова кружилась, и она молча молилась, чтобы не упасть в обморок.

Она остановилась у пианино, наполовину сожалея о своем предложении. И зачем она вообще в это ввязалась? Ей не нужны деньги. Ей не нужно было петь на публике. Ей не нужно делать ничего такого.

Но ей действительно хотелось поделиться с кем-то тем, что было важным для нее. Поделиться с этим человеком, не говоря уже о публике. Даже если это пугало ее до беспамятства.

– Аурелия?

Она сглотнула и отвернулась от него.

– Песню лучше исполнять под гитару.

– Хорошо.

Она потянулась к акустической гитаре, которую ей купила бабушка, как раз перед своей смертью. «Не забывай, что ты есть Аурелия. Не позволяй никому приводить тебя в смятение». Но она позволила. Она забыла. Аурелия взяла гитару, не в силах смотреть на Люка, боясь увидеть выражение его лица. Наклонив голову, она стала настраивать инструмент, как будто не играла на нем сегодня утром.

Повозившись еще немного, она поняла, что больше не может ждать. Да, ее ужасно пугала необходимость играть эту песню. А вдруг Люку все это не понравится?