Джоанна проснулась в комнате с белыми стенами. Воняло дезинфектиками. Знакомая обстановка из ее ночного кошмара. Она лежала на больничной койке с приподнятым изголовьем. Рядом с кроватью стояли кардиомонитор и другая медицинская аппаратура. Но они не были подключены к ней.

На мгновение она подумала, что все это ей снится, но вскоре осознала весь ужас своего положения. Ее сердце сильно забилось. Ее бросило в холодный пот.

Ротенхаузен.

Механическая Рука.

"Я должна выбраться отсюда!"

Ее руки и икры были зафиксированы кожаными ремнями. Джоанна попыталась освободиться, но не смогла.

— А, — произнес кто-то сзади нее, — наконец-то, пациентка проснулась.

Поначалу Джоанна думала, что изголовье кровати было около стены и что в комнате она находилась одна. Но это было не так, и она была не одна. Она изогнула шею, пытаясь увидеть того, кто был сзади, но ремни и приподнятый матрац делали это невозможным.

Прошло мучительное мгновение, и женщина в белом халате вышла и встала так, что Джоанна смогла ее увидеть. Каштановые волосы. Карие глаза. Резкие черты. Неулыбчивая. Холодная. Она была второй доктор-ассистент Франца Ротенхаузена. Джоанна помнила это лицо с одного из сеансов регрессивной терапии у Оми Инамури.

— Я хочу видеть Алекса Хантера, — сказала Джоанна.

— Это невозможно.

— Где он?

— Наверху.

— Приведите его ко мне.

Женщина взяла со столика с медицинскими инструментами сфигмоманометр.

— С ним все в порядке? — повторила свой вопрос Джоанна. — Черт вас возьми, скажите мне! С ним все в порядке?

— Да. Могло бы быть и хуже.

Джоанна пристально смотрела на нее, пытаясь разгадать правду, скрытую за ледяным выражением ее лица.

Доктор обернула манжету прибора для измерения давления вокруг руки Джоанны. Джоанна попыталась сопротивляться, но с зафиксированными запястьями была просто беспомощна.

Доктор измерила ей кровяное давление.

— Отлично. — Она сняла манжету и отложила ее в сторону.

— Развяжите эти ремни, — сказала Джоанна.

— Пора бы уже и смириться, моя дорогая.

Доктор затянула вокруг руки Джоанны резиновый жгут. Перетянутая вена вздулась. Доктор протерла кожу спиртом.

— Я не дамся, — сказала Джоанна.

— Ничего у тебя не получится. Успокойся.

Женщина говорила с акцентом так, как Джоанна помнила еще с гипнотических сеансов. Он не был немецким. Не скандинавским. Какой-нибудь славянский акцент? Русский? Сенатор что-то упоминал о русских, когда разговаривал с Алексом по телефону.

— Вы русская? — спросила Джоанна.

Женщина бросила на нее быстрый взгляд.

— Да, вы — русская, — сказала Джоанна.

Женщина пожала плечами.

— Какое это имеет значение, если ты знаешь. Да, я — русская.

— А что вы здесь делаете?

— Помогаю. Учусь. — Она открыла пластиковую упаковку, в которой находился шприц для подкожных инъекций.

Сердце Джоанны пустилось вскачь.

— Учитесь чему?

— Всему, что знает Франц Ротенхаузен.

— Он чудовище.

— Ты не права. Он — выдающийся человек.

— Его выгнали из Германии.

— Он сам уехал, по собственному желанию.

— Зомби-доктор.

— Ты так много знаешь, — холодно сказала женщина.

— Достаточно, чтобы отправить вас в тюрьму.

— Возможно. Но тебе некому рассказать все это.

— Я расскажу всему миру, хотя пока не знаю, как.

Доктор проколола запечатанную крышку бутылки, в которой содержалось не более двухсот кубиков какого-то бесцветного лекарства. Она набрала жидкость в шприц.

— Я не позволю вам сделать мне этот укол, — сказала Джоанна.

— Это только расслабит тебя.

— Я не разрешаю вам.

— Это не повредит.

— Нет!

— Это только успокоит тебя и расположит к сотрудничеству.

Когда женщина взяла ее руку, Джоанна начала дергаться и извиваться так, что в вену стало трудно попасть. Затем внезапно женщина ударила ее тыльной стороной руки по лицу, очень сильно. Пока Джоанна приходила в себя от шока и боли, доктор сделала ей укол. Слезы бежали по щекам Джоанны.

— Сука!

— Через минуту ты будешь чувствовать себя лучше.

— Сука!

— Это не мое имя.

— А как твое имя?

— Урсула Зайцева.

— Я запомню его навсегда, — горько сказала Джоанна. — Я запомню его навсегда.

Урсула Зайцева улыбалась.

— Нет, моя дорогая, ты не запомнишь его — и ничего больше.

Алекс положил одну руку на дверь, которая открывалась в любую сторону, и осторожно толкнул ее от себя. За кухней лежал тускло освещенный коридор. В нем никто не поджидал.

До лестничной площадки в коридор выходили еще пять дверей. Три из них были закрыты, а две — открыты, показывая лежащие за ними темные комнаты.

Алекс подошел к закрытой двери прямо напротив кухни и, немного поколебавшись, медленно повернул ручку. Открыв дверь, он обнаружил за ней богато меблированную спальню. Лампа на ночном столике отбрасывала мягкий свет на ковер от Эдварда Филдза, явно привезенный из Штатов. Там же было смежное обширное помещение ванной комнаты с собственно ванной и сауной. Там тоже никого не было.

Алексу нетрудно было вычислить, чей это дом. Около кровати он обнаружил полдюжины книг. Пять из них были о новейших открытиях в "поведенческих" науках. Шестой томик содержал много иллюстраций и подборок фотографий. Основной их темой был садизм, и красивые женщины на картинках, казалось, страдали всерьез. Кровь выглядела настолько реальной, что у Алекса к горлу подступила тошнота. В одном из ящиков бюро он нашел три пары отличных кожаных перчаток. Собственно, там было не три пары, а три разные перчатки — все на одну руку. Владельцем этого дома был Франц Ротенхаузен.

Алекс вышел в коридор и вошел в одну из темных комнат. Найдя выключатель, он на секунду зажег свет и сразу же выключил его. Это была столовая. И она была пуста.

Соседняя открытая дверь вела в жилую комнату с низкой современной мебелью и двумя оригиналами Дали на стенах. Створный оконный переплет служил прекрасной рамой для восхитительного вида ночного Сант-Морица в водовороте снега. Дом находился немного выше города, на краю леса.