Окна комнаты выходили на море. Но в это время ночи Алекс ничего не увидел, кроме огромной черной пустоты, отмеченной только неясными огнями большого корабля, который почти скрылся за завесой дождя. Он перевел взгляд на нечто более близкое — крытую шифером крышу, полого нависавшую над окном и образующую широкий карниз. Еще ближе: узорчатые ромбовидные окна были из освинцованного стекла. Каждый ромбик скошен по краям. На поверхности стекла отразилось его вытянутое лицо, прозрачное и затравленное, глаза, как два бездонных омута, крепко сжатая линия рта.

Это дело началось повторяющимся кошмаром Джоанны. Теперь, похоже, оно может закончиться его собственным повторяющимся сном. Он не верил в совпадения. Алекс был уверен, что в его сне содержалось некое послание, которое они должны понять, если хотят выжить. Его подсознание пыталось донести до них что-то отчаянно важное.

"Ради всего святого, что это значит?"

Прошлой весной он провел три недели на Рио, но не был там в больнице и не встречал никаких докторов. Эта поездка была совершенно обычной — всего лишь один из многих побегов от работы, когда та начинала его донимать. Он оторвал взгляд от своего отражения и стал задумчиво смотреть вдаль, в темноту.

"Мы — марионетки, — думал он. — Джоанна и я. Марионетки. А кукловод находится не здесь. Где-то. Кто? Кто ты? Где ты? Какого черта ты хочешь?"

Молния вспорола нежное тело ночи.

Дождь прекратился. Утро было ясное и страшно холодное.

Джоанна чувствовала себя освеженной и более свободной, чем накануне. Но она видела, что Алексу эта ночь в гостинице не принесла ничего хорошего: его глаза были красные и обведены темными кругами дряблой кожи.

Он вернул семимиллиметровый пистолет в тайник — выпотрошенный фен — и упаковал этот фен в большой чемодан Джоанны. Они выписались из "Колокола и дракона" в девять часов. Портье пожелал им счастливого пути.

Они пошли в аптеку и купили металлическую банку с тальком вместо той, что Алекс опустошил в туалете в Лондоне. Уже в машине Алекс сунул запасные обоймы в тальк, Джоанна положила вновь запечатанную жестянку в чемодан. Они выехали из Брайтона в направлении Саутгемптона. За ними никто не следовал.

В Саутгемптонском аэропорту они оставили взятую напрокат машину на парковочной площадке. Они брали машину на неделю, но отсутствовать она будет восемь или девять дней. Если бы они вернули ее в бюро проката, объяснял Алекс, они оставили бы легко прослеживаемый путь.

У авиакомпании Аригни имелось несколько непроданных билетов на Шербур в воскресенье утром. Алекс и Джоанна сидели у окна с правой стороны. Полет прошел гладко, не было ни малейшей качки.

Французские таможенники дотошно осмотрели багаж, однако, они не открыли ни жестянку с тальком, ни фен.

Из Шербура Алекс и Джоанна добрались турбоэкспрессом до Парижа. Настроение Алекса немного улучшилось. Париж был одним из городов, где он любил бывать. Обычно он останавливался в отеле "Георг V". Алекса знали там настолько хорошо, что он мог получить номер без предварительного заказа. Однако на этот раз они остановились в менее роскошных апартаментах, исключительно потому, что не хотели появляться там, где Алекса могли бы узнать.

Из отеля Алекс позвонил в отель Сант-Морица. Бегло говоря по-французски и назвавшись Морисом Дамутом, он спросил, есть ли у них свободный номер на неделю, начиная с понедельника или вторника. К счастью, у них оказался свободный номер.

Когда Алекс положил трубку, Джоанна спросила:

— А почему Морис Дамут?

— Если кто-нибудь, связанный с Ротенхаузеном, будет обходить отели Сант-Морицы, проверяя регистрационные книги, он не найдет нас.

— Я хотела спросить, почему Морис Дамут, а не какое-нибудь другое имя?

Алекс заморгал.

— Не имею ни малейшего представления.

— Я подумала, может, ты знал кого-нибудь с этим именем.

— Нет. Я придумал его на ходу.

— Но ты врал так убедительно.

— Это талант, который требуется в моей профессии.

— Пожалуй, я не буду верить тебе на слово, — кокетливо сказала Джоанна.

— Черт побери, я выдал себя с головой! — Он улыбнулся.

— А ты когда-нибудь мне врал?

— Бесстыже.

— Ты говорил мне" что я хорошенькая.

— Да нет.

— Да?

— Ты не то, чтобы хорошенькая. Ты красивая, восхитительная, великолепная.

— Ты говорил, что любишь меня.

— Я не это имел в виду.

— Ты злодей, — улыбаясь, сказала она.

— Слово "люблю" — не совсем точное. Я имел в виду большее. Я берегу тебя, как сокровище.

— А может быть, все это ты говоришь каждой встречной женщине?

— Каюсь.

— Все для того, чтобы завлечь их в постель.

— Могу я завлечь тебя в постель?

— Я думала, что ты никогда не спросишь это.

Около часа они исследовали друг друга с помощью рук и языков, игриво и страстно. Когда Джоанна, наконец, подтолкнула его к мысли, что неплохо бы и начать, они оба были готовы к этому, как никогда. Он нежно и глубоко вошел в нее, и она прильнула к нему. Она сжимала твердые мускулы его рук, плеч, спины. Ищущие, ее руки метались по нему и чувствовали, что везде он тверд, как скала. Она летела, взлетая все выше, выше и выше, подобно ракете. И через некоторое время упала, но медленно, плавно, следуя потокам удовольствия, во многом напоминая то, как скользит планер по теплым воздушным рекам высоко над землей.

Они обедали "У Лаперуза" наверху. Низкий потолок, фрески на покрытых паутиной трещин стенах, элегантная обстановка, любезные официанты — все это создавало такую романтичную атмосферу, какую Джоанна никогда раньше не ощущала. С их столика открывался вид на темную реку, испещренную пятнышками света от небольших лодок и зданий, стоявших вдоль ее берегов. Когда она задумчиво ела безупречное oie rotie aux pruneaux и слушала рассказы Алекса о Париже, то поняла, что никогда, никому и ничему не позволит разлучить их.

Она скорее умрет.

В Сант-Морице в распоряжении толстяка был серый "Мерседес". Он сам вел машину, что не мешало ему распечатать упаковку "Lifesavers" и время от времени отправлять в рот мятно-ромовый кружочек.

Девять месяцев в году небо в этой местности было затянуто штормовыми тучами, что обещало много отличного сухого снега. Вершины гор прятались в тумане, развевавшемся как седая борода.

Днем Петерсон разыгрывал из себя туриста. Он ездил от одной достопримечательности к другой и восхищался красотой пейзажа.

Курорт Сант-Мориц делился на три части: Сант-Мориц-Дорф находился на горной террасе более, чем в двухстах футах над озером; Сант-Мориц-Бад — очаровательное местечко на берегу озера; Чампфер-Сувретта. До конца XIX столетия собственно курортом с минеральными источниками был Сант-Мориц-Бад, но впоследствии он уступил пальму первенства Сант-Мориц-Дорфу, который сейчас, возможно, самый блестящий курорт в мире. Не так давно Сант-Мориц-Бад собрался восстановить утерянный авторитет. Но его амбициозная программа оздоровления местной экономики привела к весьма непривлекательному строительному буму.