— А то лицо, что явилось мне в дыму? Кто это был?

— Пока не уверен. Вы видели его хоть раз после того ритуала в Адитуме?

— Нет, ни разу.

— Тогда не думайте об этом. Но если призрак объявится опять — дайте мне знать.

— Но почему…

— Довольно, Камилла. Слишком много вопросов. В свое время вы получите ответы. Смотрите, Кассиус забыл свою любимую фляжку с джином. Давайте-ка опустошим ее, пока он не хватился. Здесь довольно прохладно; я не прочь согреться. Вы пьете алкоголь?

— Однажды я попробовала пиво…

— Тогда хлебните один глоток, не больше.

Я нерешительно взяла фляжку и из любопытства сделала не один, а три глотка. Горло обожгло, я закашлялась. Стало жарко, в голове непривычно зашумело.

Хозяин забрал фляжку и сам хорошенько приложился несколько раз.

Разговор зашел на другие темы. Господин Дрейкорн заметно оживился и старался развеселить меня: расспрашивал об оставшихся в общине подругах, поведал пару забавных приключений, которые выпали на долю Кассиуса в ночных клубах.

— Плохой я друг, Камилла. Парень пропадает на глазах; следовало давно пристроить его к себе на корабль. Там бы у него времени на игру и выпивку не осталось. Но нет — он уперся, как осел, и прожигает жизнь почем зря. Скажу откровенно, управляющий из него вышел никудышный.

Затем господин Дрейкорн согласился рассказать несколько морских историй, которые я так любила. Он говорил; я слушала и украдкой разглядывала его. Он был небрит и выглядел усталым; темнели провалы щек; от черной поросли на скулах и подбородке, от падающих густых теней, его черты казались резче, чем обычно. Но все же он оставался привлекательным мужчиной, и мне нравилось его рассматривать — таясь, украдкой.

Постепенно я успокоилась, неприятные воспоминания и открытия последних часов сгладились. Стало весело: я не удержалась от смеха посреди истории о боцмане, которого капитан «Центавра», известный странным чувством юмора, на пари заставил нести вахту в женской юбке и чепце.

Неожиданно господин Дрейкорн замолчал, придвинулся — так близко, что его рука легла мне за спину — и наклонился, всматриваясь мне в лицо, словно рассчитывая разглядеть что-то новое.

— Странно, — произнес он медленно, — когда я приглядывался к вам на следующее утро после той неудачной первой встречи в библиотеке, решил: вот девушка, которая любит от души посмеяться. Но сейчас понял — за все время вашего смеха я не слышал ни разу. Вы улыбались — быстро, робко, но не смеялись. Впрочем, неудивительно. Поводов веселиться у вас не было. Жаль. Оказывается, вы смеетесь, как ребенок.

— Я изо всех сил стараюсь взрослеть медленнее, чтобы не забыть, каково это — смеяться от души, как в детстве, — поробовала я отшутиться, страдая от неловкого разговора.

— Выходит, я впервые вижу вас настоящей, какая вы есть, — продолжил господин Дрейкорн странные рассуждения. Не зная, что ответить, я выпалила растерянно:

— Думаю, и мне пока не довелось видеть вас настоящим.

Наконец он замолчал, выпрямился и убрал руку; от неожиданного движения я вздрогнула.

— Какой однако холод в этих первоклассных купе! Вам лучше сесть на диван с ногами, Камилла — по полу дует сквозняк, не хватало, чтобы простудились. Или возьмите плед в том шкафчике.

Я выбрала второе; поднялась, чтобы достать плед. Поезд некстати подскочил в каменной колее, вагон тряхнуло. Ноги подкосились: господин Дрейкорн взял меня за локоть, чтобы поддержать, но потянул слишком сильно. Я утратила равновесие и неловко, боком упала к нему на колени.

Его руки обвились вокруг меня. Попыталась подняться; хозяин не пустил. Я растерялась.

— Вам удобно, Камилла?

— Не особо. Позвольте, я встану, господин Дрейкорн.

— Потерпите минутку, прошу. Мне нравится держать вас. Вы словно птичка или котенок. Не припомню, чтобы женщины с таким хрупким телом раньше бывали в моих объятьях.

Я насторожилась, возмутилась, но не испугалась; что за шутки!

— Не стоило пить джин на голодный желудок, господин Дрейкорн. Хмель ударил вам в голову.

Он не отпускал. Передвинул ноги, чтобы мне было удобнее — на бедрах перекатились твердые как сталь мускулы.

Горячая, жесткая ладонь легла на затылок. Темные глаза прищурились, смотрели испытующе. Ладонь двинулась вверх, ловкие пальцы скользнули в слабо закрученный пучок и вытащили шпильку. Волосы рассыпались по плечам и спине.

— Так гораздо лучше, — проговорил он тихо.

Я разволновалась. Что на него нашло? Неужели совсем пьян?

Было нелегко. Сердце стучало, джин будоражил кровь, грудь затопило темное, неясное чувство, которое я испытывала в присутствии хозяина с первой встречи. Словно я предвкушала что-то и одновременно опасалась.

Я потеряла контроль над ситуацией, а господин Дрейкорн — остатки здравого смысла. Ладонь на затылке все настойчивее заставляла наклониться ближе; вот я уже чувствовала, как кожу на шее ласкает теплое дыхание. Рука, что удерживала талию, медленно скользнула по изгибу спины. Сердце заколотилось. Добром это кончится не могло. Пришлось упереться в его каменные плечи изо всех сил.

— Отпустите же!

Он повиновался, помог встать. Затем шумно выдохнул и крепко потер лоб.

Губы пересохли. Я радовалась, что сумрак скрыл мои заалевшие щеки, и остро жалела, что хозяин меня послушался, но в решении своем не сомневалась.

— Простите, Камилла. Я действительно захмелел… хотя джин тут ни при чем. Не имел ввиду ничего дурного. Хотел пошутить, вышло неудачно. Напугал вас. Представляю, как вам неприятны чужие прикосновения после того, что произошло в доме у старейшины. Наверное, вы здорово на меня обиделись. Теперь будете дичиться и избегать всеми правдами и неправдами.

В его голосе звучало сожаление и досада. Я пробормотала, не думая, что говорю:

— Пустое, господин Дрейкорн. Ваши прикосновения не были мне неприятны.

Тут же прикусила язык. Проклятый алкоголь!

Глаза хозяина насмешливо блеснули в полумраке,

— Рад это слышать. Ложитесь-ка спать, госпожа Камилла. Пойду поищу Кассиуса. Чутье подсказывает, его пора спасать, пока он не просадил все деньги или не оказался бит за нечистую игру.

Я радовалась, что Джаспер ушел; после произошедшего мне было бы мучительно неловко оставаться с ним наедине. Я приложила ладони к пылающим щекам, забилась в угол возле окна и сидела так час или больше, бездумно глядя в темноту за окном и прислушиваясь к стуку вагонов и своего сердца. В конце концов, не заметила, как задремала.

Когда открыла глаза, чернота в окне сменилась зимней утренней серостью и хмарью. Поезд тянулся вдоль краснокирпичных складов и промышленных конструкций, которые вскоре сменили изящные старинные особняки и современные демонические строения — одно причудливее другого.