Хуже быть не могло.

Услышав мою надежду на то, что худшее позади, из руин Ледяного Утеса прямо на моих глазах, камень за камнем, вдруг поднялась высокая башня. Истрёпанная, со сломанной крышей… и она стала моим могильным камнем. Напоминанием о дне, когда исполнилось загаданное мной когда-то желание. Страшным, невообразимым способом.

Ребенок не мог предвидеть ловушки. Не мог предсказать, что, отдавая часть себя черным водам, станет вечным пленником невидимой тюрьмы из боли и сожаления.

А я был обязан рассмотреть в глазах своей жены ее истинное намерение. Так же, как и разобрать послание в словах джиннов, что называли ее Матерью.

Должен был докопаться до правды прежде, чем надевать на нее венец. Разузнать все, а не поверить в то, что на мою голову вдруг свалилась милость провидения.

Когда Лея исчезла, я, по глупости, решил дать ей время. И не на долго смирится с ее выбором, чтобы потом непременно вернуть. Ведь иначе быть не могло.

Бессонная, потому что спать я не планировал, и невозможно длинная ночь почти закончилась, первые лучи рассвета коснулись горизонта. И я отправился в Третьемирье, уверенный в том, что Лее больше негде быть.

Но дом был пуст. Как и сад. Пустовал так же погреб и крохотный чердак.

Где она?!

Разум шепнул, что прямо сейчас мне нужно уйти вместо того, чтобы обыскивать дом. Отступить и дождаться ее возвращения в форт. Только этот слабый голос заглушала неутолимая жажда, больше похожая на пульсирующую рану.

И тот день Третьемирье запомнило навсегда.

Выпущенная на свободу, услужливая Тьма стелила дорогу, по которой на улицы Третьемирья заступали ищейки. Сосредоточенные на задаче и слаженные в службе, воины распределились по земле.

Чтобы искать. День и ночь. Не останавливаясь и не передыхая, пока не приведут мне Лею.

Третьемирье заполоненное сверхъестественной армией замерло и перестало дышать. Плотные облака спрятали солнце. Редкие прохожие исчезли с улиц, на домах закрылись ставни, на заборы и двери легли большие замки и тяжелые цепи.

Будто что-то из этого могло остановить ищеек и Тьму, что от каждого моего движения рассеивалась по земле, воздуху и небу. До этой секунды я не знал, что ее может быть столько — мне нужно всего лишь пожелать.

И связано это могло быть либо с тем, что внутри медленно разрастался страх за Лею, либо с тем, каким именно образом мне удалось снова заполучить Тьму у миррора.

Царапнула неприятная догадка, и сколько бы ни пытался ее отмести, чутье напоминало о ней постоянно.

Причина, по которой я не снес проклятую башню в тот же самый момент, когда она появилась, была в том, что у всего есть закономерность. Откуда-то взялась черная вода, замки на крышке колодца, ключи и отмеряющие время под водой, часы. У любой силы, любого явления есть причина, смысл, цель.

Целью миррора был я. С самого начала.

А раз так, то я имею полное право выяснить, что, или кто создал невиданное до этого магическое явление. Дьявольски коварное и ненасытное. Поэтому, каждый раз, опускаясь в миррор после падения Ледяного Утеса, я прятал в глубь сознания намерение побороть черные воды и лишить их жизненной силы.

Невыполнимая задача обернулась прахом и годами сплошных неудач.

А потом, миррор заманил ее… При виде умиротворенной, прекрасной и тонущей Леи, я сначала не понял почему темнота рассеялась и воды стали кристально прозрачными. Я должен был видеть, как она тонет. Как на песок медленно опускается безжизненное тело, словно спящей, моей жены.

Сорвался с места, и не зная, как вытащу ее отсюда, поднял будто спящую Лею и заметил в песке блестящий черный камень, на котором она лежала. Счет шел на секунды. В тишине миррора я слышал тихие, гулкие стуки, но вопреки ожиданиям раздавались они не сверху, где по логике, должен был быть выход, а исходили от камня. Бьющегося, словно живое сердце. Зовущего дотронуться до него.

Прижав ее к себе одной рукой, я тронул блестящую поверхность. Обхватил ладонью и вырвал из почвы.

Кто-то будто сразу же потушил свет. Камня в руке я больше не чувствовал. В один толчок мне удалось вынырнуть на поверхность. Но появившееся из ниоткуда жжение в груди, подсказывало — что-то не так. Моментом позже, Лея начала пробуждаться, и все мое внимание переключилось на нее.

Миррор не был загадкой, не вызывал и капли страха. А его дары, неведомые человеку и незнакомые даже для меня, я научился принимать и постигать. Черные воды башни были живыми благодаря источнику, такому же, что имеет в груди каждое живое существо.

Я всегда подозревал, что его можно будет найти. Мечтал это сделать, грезил уничтожить… Но то, что это окажется сердцем, которое поселится у меня в груди, было просто немыслимо.

Оно билось размеренно, спокойно, одушевленно. По-человечески. Я позвал лекаря и велел обследовать, естественно, не упоминая случившегося. Затем еще одного. И еще.

Каждый доктор, что прослушивал ритм, измерял показатели и выносливость каменного сердца, подтвердил, что оно абсолютно здорово. Вот только магия, чары, любые заколдованные объекты — не способны обмануть лекарей, что служат правителю.

Их призвание — не допускать воздействий, или они тут же лишатся головы.

Вдобавок к этому, я собственноручно проверил все данные, сверил их со своими показателями здоровья до, и тоже ничего не нашел.

Теперь к сенсарии из Сорры, помимо миллиона других, у меня было два главных вопроса:

Как она связана с миррором, ведь каменное сердце я нашел под ней?

И кому оно принадлежало до меня?

Могла ли такая находка погубить меня?.. Вполне. Но прежде, чем новое сердце попытается прошептать хотя бы одно единственное слово. Пошлет одну единственную мысль, осмелится приказать…

То сразу же отправится туда, откуда появилось. Вместе со мной. Навсегда. Пока я не стану прахом, и его не найдет кто-то другой.

Поиски Леи в Тертьемирье оказались безрезультатными. Провальными. Тратой драгоценного времени. Я не нашел ничего. Оставалось проверить несколько оставшихся улиц, но я знал, был уверен, что и там ее нет. И все же исследовал каждый закуток, каждый двор и тропинку.

Поиски, как однажды уже случалось, продолжились до самого рассвета.

Ни следа, ни намека на то, где одна — я не находил. Все дороги вели обратно в крохотный дом с садом.

Отдав пришедшим со мной ищейкам, приказ оставаться в Третьемирье, я еще не знал, что отмены этому приказу так и не настанет. В ту минуту я думал только о ней, и о том,