Снимать и высаживать десант придется только на баркасах. Но, чтобы позволить снять таким образом хотя бы одну роту, нужно как минимум батальон оставить для прикрытия, то есть оставить на гибель, поскольку снять бойцов арьергарда будет невозможно.

Однако ничего этого подполковнику Райчеву комбат не сказал. С какой стати затевать полемику, когда ни десантный отряд не готов, ни приказа о десантировании не существует?

– Возможен и такой вариант, – дипломатично признал он. – Для начала нужно знать реальную ситуацию, людские ресурсы и замысел командования. Полковник намерен идти с этой идеей к контр-адмиралу?

– Не исключено, други мои походные, что уже переговорил. Ты ведь знаешь, с решениями Бекетов тянуть не любит. А как только получит добро командующего, тут же свяжется с тобой. Что, появилась еще какая-то конкретная идея?

– Если действительно будет решаться вопрос по формированию десантного отряда, буду просить, чтобы собрали в нем всех тех морских пехотинцев, кто сражался со мной на «румынском плацдарме», кто уцелел, кого мы еще в состоянии разыскать вне братских могил и госпиталей.

– А что, други мои походные, это мысль. Причем уверен, что сделать это будет не так уж и трудно, поскольку почти все они остались в пределах Одесского оборонительного района, а многие – даже в подчинении командования военно-морской базы. Нет, это действительно мысль: собрать под свои знамена всю старую флотско-пехотную гвардию, да еще раз пройтись вражескими тылами, повторив «дунайский подвиг», затем осветить этот рейд в прессе. Уже после десанта, естественно… Чтобы в пример другим…

– Если полковник позвонит по этому поводу, – молвил Гродов, – попытаюсь убедить его вывесить эти самые «знамена». Но и вы, со своей стороны, тоже убедительно подскажите.

– «Убедительно подсказывать», други мои походные, – это мое призвание.

Пока они беседовали, сторожевик подошел к батарейному причалу, туда же прибыл броневик с бригадой такелажников. Артиллеристы прощались с такелажниками, как со старыми друзьями, и в душе завидовали им: все-таки они возвращаются в Одессу! Не успел «Стремительный» отойти от берега, как в воздухе, со стороны Николаева, появились два самолета. Гродов тут же метнулся к броневику и по рации приказал объявить на батарее воздушную тревогу. Но, поскольку самолеты шли на бреющем полете и от самого Аджалыка демонстративно покачивали крыльями, давая понять, что свои, последовала команда четырехствольным пулеметным спаркам: «Без приказа или без явной атаки самолетов огня не открывать».

В стереотрубу Гродов наблюдал за тем, как, чуть свернув в сторону моря, самолеты на таком же бреющем прошлись над сторожевиком, однако с корабля огня тоже не открывали, и очень скоро комбат понял почему – на фюзеляже и крыльях виднелись яркие алые звезды.

– Странно, на курсах в Осоавиахиме[37]я изучал все типы самолетов, но таких видеть не приходилось, – усомнился Пробнев, высовываясь в приоткрытую дверцу. – А ведь память у меня цепкая.

Между тем, еще раз пронесясь над судном, шедшие друг за другом, но на разных высотах самолеты неожиданно разделились и проутюжили все пространство между причалом и огневыми позициями орудий главного калибра. Причем на развороте один из них буквально спикировал на разбросанные к северо-востоку от береговой батареи позиции «сорокапяток», а другой точно так же спикировал на центральный КП и стоявший неподалеку от него броневик.

– Да ведь это же румыны! – прокричал в рацию старший лейтенант Лиханов, когда самолеты ушли в море и, не доходя до двух стоявших на дальнем рейде эсминцев, снова начали разворачиваться. – Звезды нарисовали и ведут разведку, пытаясь обнаружить нашу батарею!

– Не сомневаюсь, что румыны, однако продублируй комбату Владыке и зенитчикам мой приказ: «Огня не открывать! Делаем вид, что приняли за своих, пусть вынюхивают».

– А может, все-таки шарахнуть по ним из пулеметов и всех «сорокапяток»?!

– Отставить! Они хотят поиграть с нами в поддавки? Так мы всегда готовы.

– Да они за пентюхов нас имеют! – возмутился Жодин. – А мы их можем просто… иметь! Причем догадываются же, что батарея скрывается в этой долине.

– Так пора бы уже догадываться, – признал комбат, вращая стереотрубу вслед за самолетами. – Не можем же мы вечно оставаться невидимками.

Совершив еще один круг над долиной, от дальнего рейда до хутора Шицли, пилоты свели свои самолеты крыло к крылу и теперь уже прошли на минимально мыслимой высоте, чем окончательно укрепили всех в уверенности, чью именно авиацию они на самом деле представляют.[38]

– Почему же все-таки не позволил пальнуть по ним? – спросил Лиханов. – Ведь ясно же, что нашим пилотам незачем жечь горючее над своими позициями, тем более что румынские – совсем рядом.

– Зато, вернувшись к своим, они сообщат, что в этой долине никакой береговой батареи нет. Да, удалось обнаружить разбросанные позиции противотанковых сорокапяток, батарею батальонных минометов да две недавно появившиеся четырехствольные пулеметные спарки.

– Но прилетали же они не за этими сведениями! – согласился с ним старший лейтенант.

– В том-то и дело. Если же сунутся во второй раз, тут уж, извините, придется пройтись по ним из всех имеющихся стволов, кроме разве что главного калибра.

25

Вернувшись на центральный КП, комбат тут же связался по телефону с полковником Бекетовым и, объяснив ситуацию, попросил «родную контрразведку» попытаться выяснить, появлялась ли только что на пространстве между Аджалыком и Большим Аджалыком какая-нибудь пара наших самолетов.

– Это событие мои люди уже проверяют.

– Уже?! – удивился Гродов.

– Не одному же тебе румынские разведчики глаза мозолили. Но первым сдали нервы у полковника Осипова, вот он и позвонил. Очень уж большие сомнения у него возникли. Заметь, первым позвонил все-таки обычный пехотный полковник, а не ты, старый контрразведчик, – не пожелал скрыть артистично выделенных ноток осуждения и разочарования Бекетов. – Это ж как надо понимать, Гродов?

– Не в оправдание скажу, что я в это время провожал портовиков, которые помогали моим огневикам менять стволы орудий.

– Стволы орудий, говоришь? В принципе, знаю, из порта информировали. На первый случай считай, что оправдание тебе зачтется, хотя…