– Это вы о «Королевском кошмаре», капитан? Знаю, уже наслышаны.

– Через пять минут открываем огонь, корректировка за вами.

Как только все три батареи – береговая, полевая и минометная – открыли ураганный огонь по закреплявшейся на побережье группе вражеских войск, Гродов сел в броневик, экипаж которого уже был в полном сборе, взял на борт еще шестерых десантников из числа батарейной охраны и под огненным зонтом собственных орудий пошел на выручку пограничникам.

Очевидно, кое-какие уроки из предыдущих обстрелов румынские офицеры все же пытались извлекать. Как только начался артналет главного калибра, кавалерия тут же спешилась, а пехотинцы, вместо того чтобы, как обычно, убегать в сторону дамбы, начали рассредоточиваться вдоль кромки лимана и даже бросаться в сторону линии окопов, помня при этом, что в штыковые атаки пограничники поднимаются редко, предпочитая упорное сопротивление в окопах. К тому же близко к передовой моряки-артиллеристы класть мощные снаряды боятся, дабы не поражать осколками своих же.

Остававшиеся в строю два танка противника прорвать линию обороны пограничников так и не сумели, поскольку их подбили уже во время атаки, но под прикрытием брони уцелевшие после артналета кавалеристы и пехотинцы все же сумели преодолеть окопы и по ложбине, пролегавшей южнее шоссе, выйти на тыловой простор. Но тут навстречу им вырвался из-за прибрежного холма «Королевский кошмар». Ворвавшись в самую гущу группы прорыва, «бронебойщики» в течение нескольких минут буквально растерзали ее пулеметно-автоматным огнем и гранатными ударами, а рассредоточившиеся вдоль шоссе десантники вступили в перестрелку с теми, кто еще уцелел. Этой заминкой и воспользовалась резервная полурота полка, ждавшая своего часа в укрытии возле крайней деревенской усадьбы.

26

Предоставив уцелевших врагов своему десанту и пограничникам, Гродов ринулся по шоссе в сторону дамбы, по которой начали переброску подразделений немцы. Его броневик уже сумел очистить склон возвышенности, с которой спускалось шоссе, и подступы к самой дамбе… Дальше продвигаться стало слишком опасно, поскольку легко можно было оказаться в плену.

– Пробнев, задний ход в сторону моря! Отходим по кромке залива!

– Может, еще метров двадцать потесним их, командир?! – ударился в лихачество Жодин.

– Отходим! – буквально прорычал комбат, нутром чувствуя надвигавшуюся смертельную опасность. – Слушать приказ!

– Пограничники вон поднялись в контратаку! – сообщил ефрейтор Солохин, который вместе с красноармейцем Сизовым вел огонь из просвета между полураздвинутыми задними створками, «подбирая» тех из румын, кто уцелел между стволами двух пулеметов.

– Самое время подняться, пока мы здесь! – одобрил их действия Гродов. – Другого такого случая не представится.

Но как раз в ту минуту, когда, казалось, основная масса солдат противника была выкошена огнем броневика или же панически отступала по обочинам перемычки, из ближайшей воронки в пятящийся броневик полетела противотанковая граната. Взрыв оказался такой силы, что он чуть было не сбросил съезжавшую к морской кромке машину с дамбы. Прежде чем выяснить последствия его, комбат, не обращая внимания на разбитую во время этого сотрясения голову, успел открыть верхний люк и метнуть гранату в воронку.

– Ты жив, сержант?!

– Я то, кажись, пока еще жив, – словно при зубной боли, простонал Жодин, – но водитель погиб. Пробнев наш, комбат… Осколками иссечен. К тому же передок весь развернуло, причем вместе с мотором.

– Все из машины, через задний выход! – приказал Гродов. – Солохин и Сизов, прикрываете отход в сторону моря. Все – вон! Сержант, вести огонь можешь? – спросил он Жодина, пулеметными очередями прикрывая контратакующих пограничников, которые уже ворвались на дамбу.

– Пулемет искорежен.

– Тогда выбирайся.

Последнюю роль, которая выпала «Королевскому кошмару», он сыграл в виде прикрытия, за которым скопилась передовая группа атакующих пограничников. «…И вроде бы неплохие солдаты, эти „погранцы“, – подумалось капитану, продолжавшему держать на расстоянии всю уцелевшую румынскую рать, – но все-таки это тебе не морская пехота. Лихости нет, азарта, нацеленности на рукопашный бой, куража, наконец».

– Уходи, комбат, к своим батарейцам, – послышался чей-то хрипловатый басок у подножия его командирской башни. – Уступи пулемет старому пулеметчику. Ты свое дело сделал, теперь мы ими займемся!

– Спасибо, старший сержант, – хлопнул он по плечу не по возрасту седеющего пограничника. – Сейчас я прикажу своим батарейцам прикрыть вас, – вынул из гнезда микрофон, помня, что рация была настроена на волну батареи. – Всем, кто меня слышит на батарее – береговой и полевой: беглый огонь по восточной части григорьевской дамбы. Беглый огонь по восточной части!..

– Слышим, капитан, – отозвался чей-то голос. – Батарея заряжена. Минута – залп!

Пока пограничник приноравливался к новому оружию, Гродов метнулся к Пробневу. Зрелище, которое ему открылось, было не для слабонервных.

– Прости, парень! – проговорил комбат, сдерживая подкативший к горлу комок. – Ты сражался, как подобает солдату, – и это закоренелый факт! Умер тоже, как подобает…

Своих бойцов он догнал уже за прибрежным заслоном пограничников.

– Все отошли? – спросил он, чувствуя, что неожиданно на него накатывается какая-то глухота.

Судя по всему, удар в голову, который Гродов получил во время взрыва, был куда серьезнее, нежели он предполагал. Жодин тоже шел с рассеченным лбом и сильно окровавленным затылком, но пока что держался.

– Сизов остался там, – ответил ефрейтор Солохин.

– Что значит «остался»? С пограничниками, что ли?

– Да нет, уже с ангелами. Он к плавневому островку метнулся и прямо под шальную пулю.

Молчаливо проведя группу еще метров сто пятьдесят, комбат облюбовал небольшую каменистую ложбинку между двумя скальными стенками и объявил привал. Краснофлотец, которого он послал на гребень прибрежной возвышенности, доложил, что никого подозрительного поблизости не обнаружено, и капитан попросил бойцов перевязать сержанта Жодина и себя.

Бой то ли уже затих, то ли просто звуки его сюда не долетали, но ничего такого, что свидетельствовало бы о войне, в этом приморском закутке не было заметно. Мирное августовское солнце над охваченным штилевой невозмутимостью морем; умиротворенная каменистая коса, лениво заползавшая в море метрах в двадцати восточнее их стоянки; мирный силуэт корабля на дальнем рейде, и теплая, обкатанная волнами галька, которой, словно яйцами невиданных птиц, было усыпано все пространство перед бойцами…

Вспоминать о том, что еще несколько минут назад они буквально чудом вырвались из боя, Гродову не хотелось. Он неожиданно понял, что чувствует себя командиром горстки моряков, которым удалось спастись с тонущего корабля и которые теперь оказались на необитаемом острове.