Ходдесден, 6 июля 1553 года.

Ранним вечером мы приближаемся к окраинам Ходдесдена, когда вдруг видим всадника, вымокшего и забрызганного грязью, который спешит нам навстречу. Он говорит, что его послал сэр Николас Трокмортон, один из моих верных друзей при дворе.

— Поворачивайте, миледи! — торопит гонец. — Ваши враги приготовили для вас западню. Вам грозит большая опасность!

Меня не нужно просить дважды. Быстро нацарапав записку посланнику императора, где я сообщаю, что как только услышу о смерти короля, провозглашу себя королевой, я поворачиваю лошадь вспять и скачу как ветер в ночи, в сторону моей крепости Кеннинг-холл в Норфорлке. Там я призову на помощь верное мне дворянство Восточной Англии.

Дворец Гринвич, 7 июля 1553 года.

Необходимо поддерживать видимость, что король до сих пор жив, пусть весь двор уже несколько дней кишит слухами. Пищу доставляют в королевские апартаменты, как обычно; добивающимся аудиенций послам сообщили, что его величество отдыхает и примет их, как только ему станет лучше. Не думаю, чтобы де Шефф, к примеру, поверил хоть одному слову из сказанного, но дипломатический этикет запрещает ему возражать мне.

Самая насущная из проблем — это что делать с телом короля. Мне нужно скрывать его смерть как можно дольше — по крайней мере, до тех пор, пока мы не задержим леди Марию. По счастью, она уже на пути во дворец. Как только она окажется под стражей, я смогу провозгласить королевой леди Джейн, не боясь, что Мария отомстит или кинет клич о помощи среди своих сторонников или вообще поднимет армию.

А между тем тело короля по-прежнему лежит в его кровати. При такой жаре оно уже начинает разлагаться, и его больше нельзя так оставлять. О трауре и пышных государственных похоронах в данный момент не может быть и речи. Также я не могу тайно похоронить его в Вестминстерском аббатстве, в склепе, согласно требованию его покойного величества — боюсь, возникнут неудобные вопросы, когда о его смерти наконец объявят. И уж чего я совсем не хочу — но опасаюсь, того потребуют мои коллеги, — так это вскрытия. Изменение очереди престолонаследия — одно дело, а отравление миропомазанного монарха — совсем другое. И наказанием за это служит повешение и четвертование. Даже моя власть и влияние не выдержат такого открытия.

Поскольку вонь из запертой спальни становится все ощутимей в приемной, я решаю действовать.

Я годами содержу на жалованье кое-каких сомнительных личностей, без чьих услуг иногда бывает не обойтись. Вызываю четверых таких злодеев к себе, впуская их в кабинет попарно.

Первым двоим я говорю:

— Я заплачу вам каждому по двадцать золотых, если вы найдете и доставите мне свежий труп мальчика лет пятнадцати, с золотисто-рыжими волосами, хрупкого сложения. Подробности меня не интересуют, но имейте в виду, что на теле не должно быть признаков насилия. Положите его в гроб и спрячьте в парке позади дворца. И сразу приходите ко мне.

— Когда это нужно сделать, милорд? — спрашивает один из них.

— Сегодня ночью. И обязательно.

Двоим другим бандитам, более грубым и тупым, я велю взять тело, лежащее в королевской опочивальне, и в свинцовом гробу спешно похоронить под покровом ночи в Гринвич-парке.

— Да, не лишним будет прикрыть носы платками, — прибавляю я. — Каждый из вас получит по двадцать золотых за работу, но ваши жизни не будут стоить ни гроша, если вы хоть одной живой душе проболтаетесь о том, что сделали. За вами будут следить, предупреждаю.

И таким образом, его величество покойный король Эдуард Шестой предан земле в мелкой и безымянной могиле в большом парке, а тело убитого детфорского подмастерья, загримированное до неузнаваемости, позднее будет помещено, с большой помпой, в склеп в часовне Генриха Седьмого в Вестминстерском аббатстве, у ног основателя династии Тюдоров.

Дворец Гринвич, 8–9 июля 1553 года.

Дело оборачивается скверно. Леди Мария, как мне докладывают, избежала западни, и я понимаю, что нельзя более медлить с осуществлением моих планов. Посему я вызываю к себе лорд-мэра Лондона с членами городского совета и шерифами.

— Милорд мэр, господа, я вынужден сообщить вам дурную новость, — заявляю я. — Его королевское величество, упокой Господь его душу, покинул этот мир. На смертном одре, желая сохранить истинную протестантскую веру в нашем королевстве, он подписал новый указ о престолонаследии и назвал свою кузину, леди Джейн Грей, своей неоспоримой наследницей. И вскоре, джентльмены, она будет провозглашена королевой.

Это умные, достигшие успеха мужи, сведущие в законах и коммерции; это тот остов, на котором держится лондонский Сити. Но они стоят и глядят на меня тупо, как бараны.

— Не сочтите за грубость, милорд герцог, — говорит лорд-мэр, — но кто такая леди Джейн Грей?

— Это правнучка короля Генриха Седьмого и внучатая племянница покойного короля Генриха Восьмого, — говорю я им. — Она добродетельна и хорошо образованна и является украшением протестантской веры.

— А что же леди Мария? — спрашивает один из старейшин.

— Да, и леди Елизавета? Как же дочери короля Генриха? Разве они не обладают первоочередным правом?

Я заставляю себя улыбнуться, подавляя нарастающее раздражение и тревогу.

— Король Генрих объявил их обеих незаконнорожденными, если вы помните. Леди Мария — закоренелая католичка, а леди Елизавета не имеет определенных взглядов. В то время как леди Джейн — убежденная протестантка и весьма религиозна. Это было главным, что заставило его величество покойного короля изменить завещание своего августейшего батюшки. Я уверен, что когда вы встретитесь с леди Джейн, которая молода, красива и умна и обладает всеми женскими добродетелями, вы оцените выбор его величества. Никто более нее не достоин управлять нашим государством.

Теперь они кивают; некоторые даже одобрительно.

— Два уточнения, джентльмены, — говорю я, поднимая руку. — Вы клянетесь не открывать этого никому, дабы леди Мария не прослышала о готовящихся переменах и не обратилась за помощью к императору. И второе… — Я нарочно делаю паузу, хмурясь. — Если станет известно, что кто-то дурно отозвался о леди Джейн — или королеве Джейн, как мы вскоре должны будем ее называть, — это будет считаться преступлением, равным государственной измене.

Вот так. Здесь им нечего возразить. Теперь они подумают дважды, прежде чем усомниться в законности указа его величества покойного короля в отношении престолонаследия.

Лорд-мэр выходит вперед:

— Ваша светлость, полагаю, я могу от имени своих коллег заверить вас в нашей безусловной преданности достойнейшей леди Джейн как нашей будущей государыне.

— Да, да! — с готовностью откликаются остальные.

Я внутренне себя поздравляю. Первое препятствие успешно преодолено.