Эта перемена сильно отразилась на их отношениях к пленницам. Пираты предоставили им полную свободу, и девушки перестали их бояться, так как теперь в обращении этих закоренелых преступников проглядывало нечто, похожее на сострадание.

На десятые сутки над островом разразился ливень, давший им возможность наполнить водой все имевшиеся у них сосуды. Но голода это, конечно, не утолило.

Впав в совершенное отчаяние, пираты решили собраться всем, чтобы выяснить, что дальше делать. Когда стали звать и голландца, дежурившего на горе у сигнала, он, к величайшему удивлению, не только не откликнулся, но даже не повернул головы; стоя неподвижно, он пристально всматривался в море, ладонью защитив глаза от солнца. Казалось, что он видит вдали какой-то предмет. Опустив поднятую руку, он взял затем лежавшую около него подзорную трубу и продолжал наблюдения. Точно пригвожденные, боясь даже дышать, стояли внизу его товарищи, не сводя с него глаз.

Благоговейное молчание нарушил, наконец, наполнивший все сердца новой надеждой, громкий, радостный крик:

— На море парус!

Глава LII

МСТЯЩАЯ НЕМЕЗИДА

«На море парус!» Три маленьких слова, но как велики они по своему смыслу! В них — жизнь и смерть. В ушах изголодавшихся людей они прозвучали божественной музыкой.

Все взоры были прикованы к морю. С берега ничего еще не было видно, и белые пятна вдали казались крыльями чайки.

— Где же парус? — спросил кто-то, глядя вверх.

— Вон там, на северо-западе, — отвечали с горы.

Но глядеть в ту сторону мешал выступ скалы, торчавший между ними и окраиной берега. Кто только мог, потянулся к вершине, более сильные перескакивали через ущелье, как будто от одной этой минуты зависела вся жизнь. Другие тащились за ними потише, а слабые оставались внизу, нетерпеливо ожидая новых сообщений.

Поднявшиеся наверх с крайним изумлением смотрели на голландца и не понимали, что с ним случилось. Он стоял рядом с сигнальным флагом над скалой и делал странные движения; то плясал на месте, то вытягивал руки и, размахивая шапкой над головой, неистово кричал: «Алло, алло!», как будто кому-то, находившемуся недалеко от него.

Но недавно пришедшие тщетно старались что-нибудь разглядеть и со стороны думали: не помешался ли их товарищ и не обманул ли их своими криками?

Однако вскоре они вместо страха почувствовали безумную радость: на горизонте ясно вырисовывался парус. Хотя он был еще далеко и казался не больше маленького белого пятнышка, нельзя было не заметить, что он приближается и плывет в сторону берега. Продолжая идти тем же курсом, судно не могло миновать остров и не увидеть сигнала, столько времени развевавшегося напрасно.

Гарри Блю первым прибежал на гору и устремился к подзорной трубе. Выхватив ее из рук голландца, он направил ее на отдаленный парус и несколько минут не отрывал от него взора. Подошедшие в это время пираты столпились вокруг него, забрасывая его вопросами:

— Что это за парус? Как он повернут?

— Похож на барк, — отвечал Блю, — и, если не ошибаюсь, он придерживается берега. Будет видно ясно, когда он выйдет из густого тумана.

Стоявший рядом с ним Гомец сгорал от нетерпения заполучить трубу, но Блю, продолжая глядеть, распорядился:

— Позаботьтесь о сигнале, матросы. Вытяните парусину во всю длину и расправьте ее, чтобы было виднее.

Страйкер и Девис тотчас схватили ее за углы, расправили складки и развесили, как было приказано.

Блю продолжал держать трубу, очевидно, не намереваясь выпускать ее из рук. Но Гомец так упорно требовал, что пришлось уступить.

Стоя в стороне, Гарри старался подавить охватившее его страшное волнение. На его лице можно было прочитать то величайшее изумление, то радость, то страх, и это придавало ему необыкновенно сложное выражение, в котором разобраться было не легко.

Сняв свою морскую куртку, а за ней красную фланелевую фуфайку, он привесил ее к брезенту и, обратившись к Страйкеру и Девису, сказал:

— Такой сигнал всего действительнее: его не пропустит ни один корабль. Вы двое оставайтесь здесь и стерегите, чтобы он остался цел, я же пойду успокоить бедных девушек.

— Есть, — ответил Страйкер, плохо уясняя себе смысл приказания и удивляясь словам Блю. — Будьте спокойны, — прибавил он, — на меня вы всегда можете положиться, так же как и на Билля.

— Знаю, знаю, — проговорил Блю, снова накинув куртку прямо на голое тело. — Вы оба были мне всегда верны, и я надеюсь, что скоро буду в состоянии доказать вам свою признательность.

Оставшись вдвоем, Страйкер и Девис принялись обсуждать слова Блю, спрашивая друг друга, что бы это значило.

Разговор их был прерван странным возгласом Гомеца, который продолжал держать в руках подзорную трубу, дрожа, как в лихорадке.

— Что случилось? — спросил, подходя к нему, Падилла.

— Посмотри сам, Рафаэль Рокас.

Глядя в подзорную трубу, контрабандист несколько минут молчал, но, видимо, убедившись, что Гомец не ошибся, обратился к Страйкеру и Девису:

— Это бак, и барк трехмачтовый. Странно. И размер тот же. Черт возьми! Если бы я не знал, что «Кондор» на дне морском, то мог бы поклясться, что это он самый. Конечно, это, может быть, и совпадение, но довольно-таки странное.

Велардо, овладев в свою очередь подзорной трубой, выразил те же предположения, так же как и Гернандец.

Но Страйкера мало занимали их разговоры; оставив брезент, он подошел к Гернандецу и, вырвав у него трубу, наставил ее на море.

Старому морскому волку достаточно было двадцати секунд, чтобы определить тип судна; взор его скользил по корпусу, по поручням мостика и по верхушкам высоких стройных мачт, и он уже не сомневался, что видел перед собою знакомый барк.

Бросив трубу, он твердым, но взволнованным голосом произнес одно только в равной мере для всех важное слово:

— «Кондор»!

— «Кондор»! Это невозможно! — в