— Каких? — выдохнула Настя.

— Не было фотографий внучки Якова, которая жила у твоейбабушки, когда была маленькой. Есть только одна, которую ты мне показала, наней ничего нельзя разобрать. Дальше — пустые места. Взрослой внучки Якова вальбоме нет, а должна была быть. И нет ее потому, что на тех фотографиях еевполне можно узнать. Правда, Муся?

Нина Павловна закрыла рот рукой. Больше никто нешевельнулся.

— Я дурак, — сказал Кирилл, — я сразу знал, что зеркалоразбила Муся. Велосипед есть только у Владика и у Муси. У Владика он новый ишикарный, а у Муси старый и ржавый. Насос тоже был старый. Фотографии мысмотрели втроем — Настя, Муся и я. Потом я нашел кучку пепла в камине и позжевспомнил, что Муся выронила из кармана какой-то конверт, Настя подняла его ивернула ей, и она решила, что проще сжечь его, чем прятать — чем черт не шутит.Тем более Владик, как я понимаю, любит пошарить по чужим карманам и сумкам. Итолько сегодня я вспомнил про дневник. Агриппина Тихоновна вела дневник. Я вседумал, почему она уволила старую домработницу, да еще со скандалом, посмотрелзапись трехмесячной давности, и все стало понятно. — Он полез в задний карман,вытащил тоненькую тетрадочку, перегнул ее пополам и прочитал:

— «Сегодня в булошной встретила Людочку. Очень бедствует,бедняжка. Галя недавно умерла, а я и не знала. Надо помочь. Людочка говорит,что в своей парикмахерской почти ничего не зарабатывает. Я могу взять ее ксебе, но жаль Зосю — столько лет!.. Впрочем, Зося не пропадет, у нее дети ивнуки, и на пенсию ей давно пора, а Людочка пропадет. Буду думать». Вот и все.— Он помолчал, рассматривая Мусю. — Бабушкин фен был белый, фирмы «Браун». Фен,который вытащили из ванны, был серый с надписью «профешионал». Упрофессионального парикмахера должен быть профессиональный фен. Только зачем вы«Браун» себе забрали? Пожадничали?

Муся аккуратно сложила льняное полотенце и перекинула егочерез плетеную спинку кресла, расправила плечи, обвела глазами семью, замершую,как в детской игре «Море волнуется».

— Ну что ж, — сказала она, сняла с волос косынку и так жеаккуратно сложила, — все это очень интересно и поучительно. Я-то сразу поняла,что вы вовсе не тот Кирилл, о котором говорила старуха. Жаль. Осталось-тосовсем немного. Только руку протянуть. Жаль.

— Муся, — прошептала Настя, и теперь уже Соня взяла ее заруку, — и бабушка… и Сережка…

Муся посмотрела на нее и усмехнулась:

— Дед нашел этот клад. Дед привез его из Германии. Деджизнью поплатился, а старуха все прикарманила и думала, что откупилась.Мороженым, да еще тем, что я жила в этом доме, как приживалка! Конечно, матьзнала про драгоценности. Бабушка ей сказала. Дед два листа ей отдал, а дваоставил старухе. Драгоценности можно было найти, только соединив все четырелиста вместе. Но все было спрятано в этом доме, и у нас было только два — двалиста из четырех! Мать тяжело умирала и говорила только о том, что старуха насобворовала, ей все досталось, а мы нищенствовали всю жизнь из-за того, что дедбыл такой благородный и все деньги оставил старухе, а на нас ему былонаплевать! Мать всю жизнь мечтала, как мы могли бы жить, если бы старуха несидела на драгоценностях, как сторожевая собака!

— Почему вы ее убили? — спросил Кирилл. Он вдруг оченьустал. Оглянувшись, он поднял кресло, с которого свалился Владик, и сел.

Муся равнодушно пожала плечами:

— Она видела, что я доставала книги и смотрела их. Я жедолжна была найти этот проклятый план! Она-то знала, где он! Все равно еепришлось бы убить, — добавила она совершенно хладнокровно, — мне же нужно былозабрать то, что всегда было моим, а она бы мне помешала. Я не думала, что Настяпоселится здесь на следующий же день после ее смерти. Я бы успела все найти изабрать, никому бы в голову ничего не пришло.

— Но ведь вы так ничего и не поняли, — напомнил Кирилл, — выже зачем-то спрашивали у Сергея, что именно там написано.

— Я не читаю по-арабски, — объяснила Муся охотно, — а тамбыло написано по-арабски.

— Нет, — сказал Кирилл, — не по-арабски. И не написано.

— Что? — помедлив, спросила Муся, и красивые брови дрогнули.— Что вы сказали?

— Вы вернули листы в книгу тогда же, когда заметали следы истроили декорацию нашего с ним совместного пьяного дебоша. Это понятно. Сергейсказал, что ничего не понял и что там нет текста. Вы решили, что в книге естьеще какое-то указание и вам нужно его найти. Уносить книгу с собой выпобоялись. Поначалу вы были уверены, что вас никто и ни в чем не заподозрит, нотут влез я, и вы испугались. Я мог найти Сергея, а он мог прийти в себя исказать, что накануне ночью разговаривал именно с вами, и вся декорацияпотеряла бы смысл, потому что он-то точно знал, что не пил со мной водку. Высунули листы обратно в книгу, а книгу поставили на полку. Этих книг никто некасался много лет, и вы думали, что они никого не интересуют. Вы собиралисьзабрать ее сегодня, пока Сергей не пришел в себя. И потом сделать еще однупопытку. Правильно?

— Вы сказали, что там ничего не написано, — нетерпеливоперебила Муся, у нее было потрясающее самообладание, — но там же написано! Иименно по-арабски!

Кирилл взял со стола газету «Коммерсант», развернул и вынулчетыре листа плотной бумаги. Бумага была пожелтевшей, картинки выцветшими, аарабские буквы жирными, черными и казались нарисованными совсем недавно.

— Боже мой, — тоненько проговорила Света.

— Подписи под рисунками — никакой не текст. — Кириллразложил листы в два ряда. В верхнем ряду были чудесная птица и ханский трон, ав нижнем — вверх ногами — купальщица и паук. В ухо ему сопел очухавшийсяВладик, и Кирилл оттолкнул его. — Видите? Если положить их так, получается, чтокаждая строчка — это сторона четырехугольника. Четырехугольник и есть дом.Буквы внутри четырехугольника — это план. — Он провел пальцем. — Прямые линии вбуквах продолжают друг друга. Завитушки добавлены для красивости. Вот здесь,где буква нарисована красным, скорее всего и есть ваш клад.

— Как просто, — пробормотала Муся, не отрывая взгляд открасной вязи, — как все просто…

— Да, — согласился Кирилл, — просто. Она владела собойсовершенно. Бледные щеки чуть порозовели, она глубоко вздохнула и сказалахолодно:

— Все. Спасибо за внимание. Больше мне здесь делать нечего.

— Гриш, дай мне сигарету, — попросил Кирилл.

— Как — нечего? — Дмитрий Павлович поднялся из-за стола,глаза у него засверкали и сузились, как у тети Александры. — Что значит —нечего?! Мы что же? Так ее и отпустим после всего, что она… наделала?!

Муся на него даже не взглянула.