Франциск вцепился в руку брата и просипел:

– Убей… меня… скорей…

Филипп опустил взгляд на брата.

Его глазами смотрел кто-то другой.

Увидев лежащих у трона детей, Калике протянул к ним кулак и грозно вскрикнул:

– Твое время вышло! Да будет ночь!

Франциск обмяк. Руки и ноги его расслабились, и он лишь глухо простонал:

– Фи-и-ил… Он хотел меня убить… Я слышал его голос, Фил…

– Все хорошо, Франц! Поднимайся! Там Калике! Калике пришел сюда!

Звуки битвы взлетели громогласными криками, скрежет и свист продолжался.

Вдруг Франциск застыл, выпучив невидящие глаза, и схватился рукой за грудь.

– Я чувствую его… Чувствую… – страшным, не своим голосом прохрипел Франциск. – Фил, он во мне! Внутри! Он хочет… Он сейчас… Он… – И вдруг громко закричал, обернувшись к Каликсу: – Бегите! Сейчас же! Бегите!

Франц рывком перевернулся на живот, встал на колени и ссутулил плечи.

– Ф-Франц, что с тобой? – послышался жалобный голос Филиппа.

Франциск содрогнулся в спазме, упершись одной рукой в каменную плиту, а другой начал рвать на себе рубашку. Вдруг он заскулил от боли, выгнулся, широко распахнул рот – и из его горла с гулким жужжанием вылетел мотылек.

Филипп застыл в ужасе.

Один за другим изо рта Франца вылетали мотыльки, а затем словно открыли крышку улья, и из горла мальчика хлынул черно-желтый поток. Он бился в конвульсиях, но не мог даже кричать: рот был полон мохнатых телец, которые густой спиралью вылетали на волю и поднимались к потолку Тронного зала.

– Он здесь! – закричал Калике. – Сюда, народы Севера! Скорее! За мной!

Над двумя скорчившимися мальчишками нависла черная гудящая туча. За считаные секунды из Франциска вылетел поистине гигантский рой мотыльков: тысячи и тысячи бабочек скопились под сводами пещеры, и едва последний из бражников выбрался из губ мальчика, вся эта туча закрутилась гигантским смерчем и с оглушительным гудением обрушилась вниз.

Мотыльки окружили братьев, и они прижались друг к другу в ужасе. Свет померк. Они видели лишь проносящиеся мимо крылья, сотни и сотни крыльев. Мотыльки закручивались в кольцо – словно исполинская змея – и сжимались плотнее и плотнее вокруг Франциска и Филиппа.

Из-за стены гудящего роя едва слышался голос Каликса.

Он что-то вопил, – одно и то же слово повторялось и повторялось, но звуки тонули в грозовой туче мотыльков.

Крылья больно хлестали по лицу, Франц и Филипп закрывались руками. Во мраке исполинского кокона под пальцы Франциску вдруг попалось что-то холодное и твердое. Ногти скребанули по каменному полу.

– Кинжал!

Ухватившись за спасительную мысль, Франциск воздел над головой клинок и принялся рубить кружащих насекомых. Мотыльки падали, сраженные острым лезвием, отлетали в стороны, будто осенние листья, отсеченные крылья. Рой резко загудел и взмыл вверх. Гигантский кулак из бабочек взлетел над мальчиками, но лишь на миг, чтобы затем обрушиться на детей со всей разрушительной силой.

На секунду мелькнуло лицо Каликса.

Единого мига задержки хватило, чтобы до детей донесся его прерывистый крик:

– …ам…ять!

«Память!» – вспыхнуло в голове Франциска.

– Фил! Флакон! – закричал он. – Сейчас же!

Франц подскочил на ноги и поднял голову – кулак со стремительной скоростью падал сверху. Послышался звон. Осколки стекла разлетелись по каменным плитам, и от пола поднялись белые завитки тумана, окружив мальчиков. Братья застыли, уставившись в сплетения призрачных кружев: завитки формировались в деревья, замковые башни и людей. Послышался сонм таинственных голосов – тот самый, что Франциск, кажется, когда-то уже слышал:

– Миднайт, Миднайт… – бормотали незримые губы.

Тысячи мертвецов окружили детей и наперебой принялись говорить с ними, каждый – о своем.

Клубы тумана формировали разные образы: вот улочка, по которой бежит человек… все белое и призрачное, деталей и не разобрать – лишь силуэты… скачет лошадь, слышится цокот копыт, ржание… грохот кружек о столы… боевые возгласы… множество людей заполонило пространство… клубы тумана, сформировавшись в тела людей, сражались друг с другом в кровопролитной битве…

И все эти тени прошлого шептали будто тысячи листьев на тысячах деревьев…

Но среди страшного сонмища Франциск уловил слово, которое звучало чаще всего.

– А-рту-у-у-ур…

Голоса звали и шептали сквозь толщу темных времен это имя. Раз за разом, среди множества других слов и фраз.

«Артур».

«У каждого есть страх. Своя слабость. Изъян наместника Полуночи спрятан так хорошо и надежно, что долгие-долгие ночи… годы… века… нет, тысячелетия ни один не мог разгадать тайны Мертвого Принца!»

«Даже у монстров есть мечта».

И тут Франц понял.

Почувствовал.

Может, это подсказало чье-то волшебство. А может, он сам научился читать незримые знаки и письмена.

Окруженный сотнями фигур, вслушиваясь в мертвые голоса, Франциск вдруг почувствовал себя на пороге великой тайны.

Перед глазами предстал Калике, раскрывающий ладонь: «Смотри. Что ты видишь?»

Франц должен был увидеть ту незримую связь, которая существовала в десятке разрозненных элементов… Он словно глядел на расколотый кувшин и, шаря глазами по кускам обожженной глины, видел, какие друг к другу подходят…

Видел связь, доселе скрытую от его взора.

Он видел ее не глазами.

Сердцем.

«А если, – вспыхнула в голове Франциска мысль, – если Принц в далекие времена, также как Сшитый, был человеком?»

Тот, у кого не было ни памяти, ни лица, ни имени.

Может, в этом и крылась его сила?

Едва разбился флакон и сотни воспоминаний вырвались на свободу, кулак так и остался вверху, не в силах обрушиться на жертв.

Значит, чтобы убить Принца, нужно…

И Франциск поднялся на ноги и, подняв лицо к нависшей туче мотыльков, прокричал имя.

Имя, которое принадлежало тому, кем когда-то был Мертвый Принц. Когда-то давно. Тысячи и тысячи ночей тому назад.

– Артур!

Голоса мертвых тут же подхватили, разнесли между колонн по всему залу громогласным хором:

– Артур! Вот имя Мертвого Принца! Артур!

Клубы тумана осели и растворились, а сотни мотыльков с шелестом рухнули на каменные плиты тронного зала – словно золотой дождь – и засыпали весь пол мертвыми тельцами. Крылышки еще трепыхались, но подняться мотыльки уже не могли. Последние же бабочки, прежде чем упасть на пол, застыли в паре метров над землей. И вдруг стали собираться вместе. Мгновение спустя перед остолбеневшими братьями возникла человеческая фигура в черной короне.