– Фил!

Крик, стократ усиленный эхом, прозвучал неожиданно громко, заметался между колоннами. Сердце Франца подскочило и затрепыхалось от волнения: он разглядел на спинке трона такие же ладони, как и на тех, других дверях! Темные, давно угасшие трещины обозначили створки.

Спинка трона была дверью.

В мир людей!

Внизу перед троном стояла каменная серая чаша, в которой тускло блестела вода.

«Вот оно!»

Дыхание свободы захлестнуло Франциска, вымело остальные мысли из головы. Фил что-то крикнул, но он не слышал, метнулся вперед. Ну же! Пока никто не видит!

От спинки трона его отделяло лишь семь-восемь ступеней. Еще чуть-чуть, и он распахнет эту дверь! Вернется домой!

Но, запрыгнув на предпоследнюю ступеньку, Франц вдруг почувствовал нечто странное: его тело буквально зависло в пространстве, он не мог двинуть даже мизинцем. Столь долгой секунды в жизни Франциска еще не бывало. И за эту секунду он успел испугаться так, как никогда.

Он немигающими глазами смотрел на дверь и видел, что на правой ладони вовсе не луна.

Это солнце.

Вдруг тело – от макушки до самых пяток – пронзил, будто меч, голос.

Нет, даже так: Голос.

– Да будет ноч-ч-чь…

Такого звука Франциск никогда не слышал.

Это не был голос человека.

Неизвестно чей шепот. Быть может, так бормочут скалы, воздымающиеся над миром тысячи тысяч лет. Или ели на скалистых вершинах под черным небом. Быть может, это голос самих небес. Голос бездны. Шепот кричал.

Франциск дернулся и вдруг с безумным воплем рухнул на ступени и скатился вниз, точно мешок. Тело оцепенело. Он не мог шевельнуть даже пальцем, чтобы защитить голову во время падения. Камни больно врезались в тело, и мальчик пересчитал ребрами все семь ступеней.

– А-а-а!

Франциск скатился к чаше и затих, оставшись лежать с распахнутыми глазами. Над лицом нависал звездный потолок.

Тело вновь пронзила боль.

Истошный вопль пронесся, заметался между колонн. Мир померк.

Францу показалось, в него били молнии.

Опаляющая и дробящая кости боль раз за разом пронзала его. Вновь, вновь и вновь. Тысячи металлических игл вонзались в руки и ноги и выходили с другой стороны.

Мальчик не мог сделать ни вдоха.

Он задыхался.

Из глаз брызнули слезы, хлынули двумя горячими потоками по щекам.

– Франц! Франциск!

Подбежал бледный Филипп, его прозрачные глаза округлились от ужаса, губы искривились. Он упал на колени и, взяв брата за руку, потряс его:

– Франц, что с тобой? Почему ты не отвечаешь? Ответь! Ну же!

Франциск хотел кричать, но вопль застревал в горле. Хотел сказать, как ему больно, но не смог. Лишь смотрел на близнеца распахнутыми глазами, полными ужаса, и плакал от раздирающей внутренности боли.

Каждое мгновение этой пытки длилось словно час.

Мальчик почувствовал, что еще чуть-чуть, и он сойдет с ума.

– Ты не уйдеш-ш-шь, – просвистел шепот гор, затопив мысли Франциска. Не было ничего, кроме кричащего шепота. – Я везде…

Боль усилилась – хотя прежде Франц не мог подумать, что может быть еще хуже. Боль ослепила. В глазах все выцвело, словно при взгляде на сияющее солнце. Франциску показалось, его положили на раскаленные угли и протыкали раз за разом гвоздями…

– Я в тебе!

– Убей меня! – вскричал Франциск, захлебываясь воплем и слезами. – Филипп, убей меня! Убей!

Брат отшатнулся в ужасе и что-то жалобно пискнул.

С рассвирепевшим взглядом Франциск потянулся к кинжалу, который выпал из рук, когда мальчик скатился по ступеням, и теперь лежал от него в нескольких шагах.

– Дай сюда! Убей меня!

Франциск пополз к оружию, но Филипп перехватил его за пояс и прижал к полу:

– Нет! Франц! Прекрати! Опомнись! Да что с тобой!

– А-а-а! – Вопль заметался по пустому чертогу. Хлопья пыли взметнулись и закружились в воздухе, словно призрачные перья.

Вдруг откуда-то издали, из-за стены, послышались крики, лязганье металла. Звуки битвы приближались. Протрубил горн, гул разнесся по безмолвному подземелью, и колонны содрогнулись, когда высоченные своды ударило многоголосым эхом.

– Ооро то ооро! – донесся хор голосов.

Удар!

Стены содрогнулись.

Кто-то пробивал путь в чертог.

Филипп поднял голову, на секунду оторвавшись от брата.

По ту сторону моста, справа от едва мерцающей двери на лестницу, вдруг засияли новые щели. Обозначились гигантские врата. Оттуда доносились вопли и звон.

Судя по звукам, там – за стеной тронного зала – кишела ужасная битва.

Вновь удар.

Мост вздрогнул.

Щели разгорелись еще ярче и расползлись по стене.

– Еще! – Громогласный возглас.

Ответный рев толпы.

Удар.

Створы содрогнулись, не выдержали и распахнулись; в молчаливый зал ворвался грохот бури, крики, скрежет и свист. В приоткрытые врата были видны мельтешащие фигуры.

Это оказались айсиды: рогатые хоро размахивали мечами, с криками бросались на черные фигуры противников, а в воздухе метались маа, треща ледяными крылышками и пуская стрелы.

– Север пришел! – грянул громогласный голос.

Над толпой взметнулись серебристые искры. Из темноты выступила светящаяся фигура с рогами и крыльями за спиной. Калике!

– Да будет ночь! – прокричал он.

– Да будет ночь!

Зал потонул в криках айсидов.

Позади Каликса слышался рев – будто разъяренный зверь метался там, на лестнице. Гремели оглушительные раскаты грома, ударяли молнии. Горы сотрясались и гудели.

Рев усилился.

За толпой металось и выло что-то большое и могучее. Какой-то раненый зверь стенал и хрипел в огне агонии.

– Хаш! Хаш! Хаш!

Рокот прокатился по пустотам в скалах. Пол содрогнулся. Эхо черных голосов ответило гулом, от которого кровь стыла в жилах.

– Не пропускать! – ревел хриплый голос. – Не пропускать!

Но айсиды все-таки прорвались. Серебристая волна хлынула в тронный чертог, задержалась у врат, теснимая сзади черными хлыстами, рассекающими воздух золотыми молниями.

Но вдруг айсиды чуть расступились, и в чертог протиснулся Калике.

Его огромные серебряные глаза сияли. На лице застыла холодная решимость. Брови сдвинуты, крылья взметнулись за спиной и нетерпеливо дрожат.