Филипп заплакал.

Франц не видел его слез долгие годы. Младший брат не позволял себе слабостей. Но теперь мог. Франц прижимал его к себе, чувствуя хрупкое, словно у бабочки, тело, но теплое и живое, полное солнца.

В голове зазвучал серебристый голос Каликса: «Плачь. Когда плачешь, ты позволяешь себе чувствовать. Что ты видишь?»

Франц видел младшего брата, который был сильным слишком долго. Ради него, ради Франциска.

– Все будет хорошо, – уверенно сказал он. – Мы скоро вернемся домой, Фил. Я открыл третью печать, слышишь? Мудрец нам помог! И мы скоро вернемся домой!

Брат не ответил.

– Мы скоро будем дома, – повторил Франц с еще большим напором, – в нашей спальне… Я попрошу маму вернуться в Лондон. Мы не останемся у этой чертовой тетки, клянусь тебе, не останемся! Мы что-нибудь придумаем! Помнишь нашу старую квартиру, Фил? Помнишь? Как там было здорово! Солнце всегда будило тебя по утрам, потому что ты спал у восточного окна, а я за тобой прятался. А помнишь, как Мэри готовила нам панкейки? С ванилью… Я хочу тех панкейков, Фил. Хочу в нашу спальню. Хочу в Англию. Домой. С тобой.

Филипп заплакал громче.

– Все будет хорошо! – Франц сжал хрупкие плечи близнеца. – Ну же. Просто поверь мне. Я кое-что знаю.

«Я не сказал ему то, о чем говорила королева фейри. Он, наверное, тогда не слышал… И не догадывается, что в тронном зале Принца есть лекарство».

Бедный маленький Филипп не понимал, что спасение уже близко. Но скоро Франц добудет это секретное снадобье. Теперь и Принц не страшен! И все будет хорошо…

– Франц… – шепнул брат. Всхлипнул и стих.

– Мм? Что, Фил?

– Не хочу панкейки.

– Хорошо. А что хочешь? Что ты хочешь, Фил, скажи? Обещаю, я все сделаю.

Филипп взглянул на старшего брата, а потом прижался лбом к его плечу:

– Хочу запускать с тобой воздушного змея.

– Хорошо, – твердо сказал Франц. – Обещаю: мы обязательно запустим змея, когда вернемся домой.

Да, рана на груди затянулась, остался лишь рубец. Франц подозревал, что это сработало тайное волшебство Мудреца: вместо сердца мальчика кинжал каким-то образом проткнул пуговицу, потому что именно из раскола в пуговице и хлынула кровь. Его же сердце осталось невредимым.

Но вот с раной на запястье надо было что-то делать. Заметив кровавые потеки на полу, Филипп опомнился: брат-то ранен! Он взял себя в руки, достал тканевые полоски из заплечного мешка, который по-прежнему нес на спине Франциск, и плотно перемотал запястье близнецу.

Франц морщился и скрипел зубами, но все-таки на этот раз не хныкал.

Словно Фил выплакал все скопившиеся слезы и за себя, и за него.

Отдышавшись и придя в себя, мальчишки заметили, что горящий фитилек вот-вот утонет в озерце воска. Но что делать дальше, куда идти?

– Слушай, – хрипло прошептал Франциск. – Там, в мастерской этого Сшитого… я видел ступени.

Брат утер мокрый нос рукавом, уставился блестящими глазами.

Франциск вытащил из кармана флакон и рассказал, что случилось, когда портной попытался проткнуть его сердце.

– Как думаешь, что это?

– Давай откроем… – пожал плечами брат.

Франц хотел было откупорить крышку, но вдруг передумал. Он постучал по стекляшке с одной стороны, с другой, даже обнюхал. Ничем не пахло. Но вдруг ему кое-что почудилось… Мальчик приложил флакон к уху, а через пару мгновений сунул его Филиппу:

– Послушай-ка!

Филипп припал ухом к бутылочке. Франц почувствовал, как его сердце жарко заколотилось.

– Слышишь? Голоса! Там кто-то разговаривает! Только не могу понять, кто это и о чем говорит…

Франц снова прислушался, но ему так и не удалось уловить ни слова, слышался лишь смутный гулда время от времени будто вскрики. Он досадливо цокнул языком.

– Мудрец говорил, – вдруг вспомнил Филипп. – что в последней печати спрятана…

– Память Принца! – ахнул Франц. – Точно!

Он потряс флакончиком.

– Вот оно что ты такое!

Филипп откинулся к сырой стене лабиринта. Его лицо было хмурым и задумчивым.

– Мы должны это сделать, Фил, – решительно сказал Франц. – Иначе нам не выбраться.

– Ты боишься?

Франц кивнул. Не к чему скрывать. Но все-таки они одолели трех монстров. И благодаря этому Франциск начал кое-что понимать. Надежда есть всегда. Что-то его вело, дергая за ниточку, и на этот раз, несмотря на страх, Франциск отыскал в себе решимость.

– Я думаю, ступени в мастерской этого монстра и есть та лестница, Фил. Думаю, мы близко. И у нас есть все, чтобы это сделать! Осталось лишь найти Принца, и тогда…

По телу Филиппа прокатилась волна дрожи, он резко побледнел и отшатнулся, словно в приступе тошноты.

– Сейчас потухнет. – Франциск кивнул на огарок. – Давай поспешим…

Он встал, подал руку Филу и повел его за собой.

Мальчики брели по извилистым древним проходам, потерянные, одинокие и никому не нужные. Что будет с лабиринтом после гибели Сшитого? Населят ли подземелье другие твари или оно останется пустым на веки вечные, пока эти горы не рассыплются пылью и все не поглотит холодная тьма?

Франциск с трудом передвигал ноги, рука саднила и горела, но, к счастью, кровоточить перестала. И по-прежнему свербело в груди. Рана, оставленная кинжалом, не исчезла бесследно: багровый рубец ныл и не давал забыть о случившемся ни на миг. Вероятно, есть такие раны, которые не забываются. Словно овраг, оставшийся в лесу после оползня, они напоминают о том, что случилось. Пусть одежда скроет шрамы, они не исчезнут, они укоренятся и врастут в память, а оттуда уже не изгладятся никогда…

Франц брел первым по сумрачному коридору, освещаемому тусклым светом свечей, и думал о том, что, даже если увидит солнечный свет вновь, тьма, которую ему довелось познать, не исчезнет.

Темнота тоже пускает корни.

Отступившее было отчаяние нахлынуло вновь, но вдруг пальцы Франциска нащупали в кармане расколотое сердце.

Мальчик сжал пуговицу и, прикрыв глаза, остановился и мысленно обернулся.

Тьма стлалась позади.

Ничего, кроме тьмы.

Дальше и дальше по коридору – до самого горизонта, затмевая даже звезды, вставала стена темноты. Франц не видел ее целиком, но чувствовал, что и сотни рук не хватит, чтобы обхватить.