– А когда займешься, тогда, вероятно, будешь говорить увереннее, – с улыбкой шепчу я.

И впервые после того, как мы погрузились во весь этот хаос, она тоже улыбается. Лишь на какую-то секунду.

– Да, – признает она, – уверенности у меня нет. Пока нет. Но надо верить, что в один прекрасный день она появится. И появится не у меня, а у нас. Выработаем план и перейдем к действию – вот с чего мы начнем.

От ее слов у меня в голове что-то щелкает, и я начинаю кое-что понимать.

Планирование не может тебя от всего спасти. Перемены неизбежны, и неуверенность надо воспринимать как данность. И если ты планируешь до такой степени, что уже не можешь без плана, ничего веселого от жизни не жди. В мире нет таких календарей, ежедневников и списков, способных спасти, когда тебе на голову обрушивается небо. И я, возможно – только возможно, – использовала планирование не столько в качестве механизма преодоления, сколько как предлог, позволяющий избегать всего, что не поддается контролю.

Но это еще не значит, что готовиться в целом плохо. Планирование может оказаться полезным, когда ты выходишь из подземелья совсем не там, где было надо, и должен придумать, как встать обратно на нужный путь.

Когда тебе не остается ничего другого, кроме как постоянно ставить одну ногу впереди другой и двигаться вперед.

– У нас все будет хорошо, – говорит мама.

Я ей верю и отвечаю:

– Ладно, давай составлять план.

Я хотела только одного – поехать домой и увидеть Леннона. А Макензи, как назло, именно сейчас оставили «Игрушки на чердаке» на дежурную помощницу, а сами укатили в город к друзьям – каким-то престарелым панкам, знавшим отца Леннона. Мне хочется кричать. Я должна его видеть. Это не прихоть. Это потребность. Да, знаю, мы провели порознь целый год и пара дней, по идее, ничего решать не должна, но это не так. Мне больно.

В какой-то момент Леннон думает сесть в поезд компании, обслуживающей территорию в районе залива Сан-Франциско, пересечь мост между городом и Оклендом и встретиться со мной. Но потом мы решаем лучше подождать, пока он в четверг не вернется домой, чтобы у нас была возможность устроить взаправду настоящее свидание. Смешно, но у нас их еще не было никогда.

Пока же Леннон покупает билеты на концерт, который устроила в Сан-Франциско какая-то непонятная, безнадежная группа, а я постоянно занимаюсь делами. Бабушка Эстер на пару дней остается с нами, чтобы заняться, по ее собственному выражению, чистилищем. Нет, на этот раз это не название фильма ужасов, хотя вполне могло бы им стать, а бесконечная, многочасовая работа по избавлению от всего, что мешает нам двигаться вперед.

Это дело как звучит плохо, так же плохо и выглядит. И как я ни люблю бабушку Эстер, в конечном счете она начинает меня бесить. Примерно те же чувства одолевают и маму.

– Я ее убью, – говорит она, когда мы остаемся наедине.

– Не надо, прошу тебя, – отвечаю я, – а то нам, помимо всего остального, придется тащить на крыльцо ее труп. На вид она легонькая, но та коробка с обувью тоже сначала не показалась мне тяжелой.

– Правильно. Мыслишь в верном направлении. Тогда подождем, когда она выйдет на улицу. Ты подставишь ей ножку, а я толкну под колеса проходящей мимо машины.

– А кто нам будет готовить?

– Зори, черт бы тебя побрал. Я же планирую убийство!

– Не думаю, что ты сможешь ее прикончить. В ней слишком много энергии. Как в сверхъестественном существе.

– А представь, каково мне было у нее расти, – говорит она. – То, что я не оказалась в тюрьме, можно считать чудом.

По завершении операции «Чистилище» мы совершенно уверены, что мэрия Мелита Хиллз выставит нам дополнительный счет за превышение допустимого количества мусора, потому как на обочине у нашей квартиры высится гора черных пластиковых мешков, и это не считая вещей, которые мы пожертвовали местной благотворительной организации. Никогда не думала, что у нас столько мусора – в самом прямом смысле этого слова. Я даже снимаю с потолка старые звезды, светящиеся в темноте, и мама помогает мне выкрасить комнату в новый цвет – солнечно-желтый, так замечательно контрастирующий с моими фотографиями ночного неба.

А как же мои самодельные настенные календари? Их я выбрасываю в мусорную корзину. Но отказаться от планов полностью не могу. Вместо того? чтобы с маниакальным упорством отмечать на целой куче календарей мельчайшие детали расписания каждого дня года, я беру моток декоративного скотча с узором в виде звезд, рисую одну-единственную таблицу, вешаю ее на пробковую доску, вырезаю из бумаги смешные фигурки и прикалываю их, помечая основные праздники и дни, когда планеты на небе занимают какое-то особенное положение.

Мы движемся вперед маленькими шажками.

В среду к нам заходит с мамой Авани. Они приносят с собой хумус, банановый хлеб домашнего приготовления и целый поднос сэндвичей. Ощущение такое, будто мы сидим на поминках, а когда я обращаю на это внимание, Джой шутит, что ей надо было разводиться чаще.

В их защиту могу сказать, что банановый хлеб в самом деле отличный.

Пока наши мамы болтают, Авани рассказывает мне обо всем, что произошло после нашего отъезда из Кондор Пик, и о событиях двух дней перед тем, как мы пришли. Судя по всему, я пропустила все, хотя в то же время и не так много. И только когда она показывает мне свои фотографии метеорного дождя, я начинаю ей немного завидовать. Но в моей жизни будут еще и потоки метеоров, и звездные вечеринки. Впервые за все время мне в голову приходит поразительная мысль, что, если бы мы с Ленноном не остались на вторую ночь в той роще секвой, нас никто бы не хватился и мы, скорее всего, не спровоцировали бы череду событий, которые ко всему этому привели.

И вот что важно – я больше ни о чем не сожалею.

Когда наступает четверг, бабушка Эстер уезжает, предварительно купив нам внушительный запас туалетной бумаги и моющих средств в виде подарка на новоселье, «чтобы сопутствовала удача», говорит она, объясняя все корейской традицией. Мне грустно видеть, что она уезжает, из-за всей ее домашней готовки, но вместе с тем и радостно, потому как фантазии об убийстве постепенно начинают выходить из-под контроля. Вместо того, чтобы думать, как укокошить милую пожилую леди, я могу занять мысли и чем-то получше.

Например, Ленноном.

Я с таким нетерпением жду его возвращения в город, что переключаюсь в режим постоянной тревоги. Мы с ним не виделись неделю – самую долгую и сумасшедшую в моей жизни, – а за это время все так изменилось. Что, если все это как-то изменит наши отношения? Что, если эта неделя, которую мы провели вдали от всех, была всего лишь отклонением от нормы? Да, среди дикой природы соединявшие нас узы восстановились, но что, если в реальной жизни нам не удастся их сохранить? С одной стороны, мы друзья, с другой – больше, чем друзья, пока нам удается сохранять это хрупкое равновесие, но я опасаюсь, что оно не вынесет тягот повседневной жизни.