Проблема лишь в том, что все не совсем так. Ты не можешь контролировать все на свете. Порой занимаешься своими делами, а твой отец заводит романы на стороне. Иногда во всех деталях планируешь турпоход с друзьями, а потом вдруг узнаешь, что эти люди тебе совсем не друзья. А бывает и так, что идешь через лес по идеально разработанному маршруту, а тебя все равно караулят горные львы.

И подчас – подчас – ты предаешь своего лучшего друга, но он даже не думает предавать тебя.

– Я никогда не видела, чтобы отец скорбел о смерти мамы, – говорю я Джой. – И знаешь что? Когда я делаю неверный выбор, мне всегда приходится за него платить. Он взрослый мужик, а ты все с рук ему спускаешь? На мой взгляд, это полное дерьмо. Мне кажется, ты заслуживаешь лучшего. И не только ты, но и я.

– Зори, – тихо умоляет она.

– Знаешь, почему я так переживала по поводу того, что случится, если вы с отцом разведетесь? Мне была ненавистна сама мысль, что я буду вынуждена жить с ним. Представляла себе, будто ты решишь, что с тебя хватит растить чужого ребенка, и тогда моя жизнь опять развалится на мелкие кусочки. Я потеряю еще одну мать.

– Ну уж нет, этому не бывать! – восклицает она, хватая меня за плечи. – Ты слышишь? Я сохранила этот брак только ради тебя, но не ради него.

– Что? – в замешательстве спрашиваю я.

– Я осталась из-за тебя. Потому что я нужна тебе, а ты мне, – говорит она, накрывая ладонями мою голову. – И я ращу моего ребенка. Ты моя. Мне, маленькая моя, не надо было тебя рожать, чтобы полюбить.

Я уже плачу, она, думаю, тоже. Мы шепотом просим друг у дружки прощения, и она привычно меня обнимает – достаточно крепко, чтобы мне стало больно.

Но это хорошая боль.

Когда наши слезы подсыхают, она ослабляет свои объятия и гладит меня по спине:

– Прости меня за сегодняшний вечер. За метеорный дождь и всю эту сцену… За Леннона.

– Не могу поверить, что мы его там бросили. Он бы со мной так никогда не поступил.

– Перед тем как идти к тебе, я позвонила Санни и извинилась.

– Она очень злится?

– Не могу сказать, что она от этого в восторге. Я не стала с ней долго говорить, но по ее голосу поняла, что ей о происходящем известно больше, чем мне. – Мама смотрит мне в глаза: – Ты любишь Леннона?

Люблю ли я Леннона?

О господи!

Да, люблю.

Люблю своего лучшего друга.

Я изумленно смотрю на нее сквозь пелену слез:

– Думаю, что… что люблю уже давно.

Она кивает, шмыгает носом и нежно улыбается:

– Я поговорю с папой. Он сейчас на нервах, но потом, возможно, поймет, что это всего лишь упрямство. Не могу обещать, что он уже завтра изменит свое мнение, но ему в итоге все же придется уступить здравому смыслу. Договорились?

На самом деле меня так не устраивает. Не хочу жить как попрошайка с протянутой рукой, умоляя отца разрешить мне встречаться с Ленноном. Но ничего не говорю. Потому что знаю – Джой очень старается.

– Уже поздно, – говорит она мне, – а вечер у тебя выдался бурный. Давай отдыхать, говорить будем завтра. Хорошо?

Я киваю, она вымученно мне улыбается и выходит из комнаты.

Ну вот, я эгоистично говорю о любви, словно у нее в личной жизни нет собственных проблем. Мне остается только догадываться, через что она прошла рядом с отцом. Я вспоминаю, как сухо и прозаично она выпалила имя любовницы папы, будто заранее с ним смирившись.

Молли.

Мама назвала ее так.

Только вот на конверте с фотоальбомом красовалось совсем другое.

Кэтрин Битти.

Одна из многих.

Может, это одно и то же лицо? Может, отцова любовница воспользовалась псевдонимом, чтобы отправить пакет? Доподлинно мне известно только одно – Леннон узнал женщину на снимках из альбома, потому что видел ее в отеле с моим отцом. Да и потом, Рейган бросила мне в лицо обвинение, что после олимпийской акции по сбору денег папочка пытался переспать с матерью Мишель Джонсон. Не знаю, правда это или нет, но мама сказала, что этой зимой они ходили к психологу. А упомянутая акция была весной. Что-то здесь концы с концами не сходятся.

И что мне делать?

Я присаживаюсь на краешек кровати и принимаюсь рассматривать варианты. Можно сообщить маме все эти сведения, но тогда есть риск, что между родителями вспыхнет скандал, если не хуже. Я могу сама припереть отца к стенке в надежде… В надежде на что? Пристыдить его и заставить во всем признаться? И что потом? А могу оставить все при себе, и тогда, не исключено, жизнь еще вернется в нормальное русло.

Это тот результат, к которому я стремлюсь? Избежать боли? Ухватиться за видимость нормальной жизни? В моей голове ведут дуэль образы родителей – которые то живут вместе, то расстаются, – я пытаюсь рассортировать их и решить все уравнения, но мысли разъедают воспоминания. О том, что случилось на прошлой неделе. О медведе, набросившемся на палатку Бретта. Об укусе змеи. О горном льве. Об ударах молнии в лесу секвой. О том, как я уснула в объятиях Леннона.

Непредсказуемые последствия. Одни скверные, другие хорошие.

Вдруг на меня нисходит озарение – надо отпустить ситуацию. Ничего больше не планировать. Не держать под контролем. Даже самые хитроумные планы людей и мышей нередко превращаются в дерьмо.

Может, мне, чтобы избежать крапивницы и не кусать без конца ногти, надо было просто отдать этот фотоальбом маме? Ведь все эти переживания завели меня в тупик. Теперь я в этом тупике торчу, по-прежнему зная, что мой отец лжец, но понятия не имея, что будет дальше. По-прежнему думаю о судьбе моей семьи. По-прежнему не могу предотвратить катастрофу.

Я не могу без конца быть начеку, пытаться предупреждать бедствия, оценивать и контролировать перспективы.

К тому же Леннон прав. Испанской инквизиции действительно никто не ожидал.

С сегодняшнего дня больше никаких планов. Никаких попыток отслеживать каждую деталь. Ход событий можно спланировать так, чтобы в итоге оказаться в пункте назначения. Но вот того, что тебе встретится на этом пути, предсказать нельзя. Поэтому пусть жизнь идет своим чередом, и какие события ни ждут меня впереди, я буду встречать их с открытым забралом.

И начну прямо сейчас.

Фотоальбом все еще лежит в ящичке стола, где я его и оставила. Я достаю его вместе с письмом. Это не моя тайна, чтобы ее хранить. И никогда моей не была.

Моя сумочка в том же шкафу, куда я ее положила перед тем, как идти в поход. Я кладу в нее чистую одежду и зарядку для телефона. Спускаюсь вниз, зову с собой Андромеду и засовываю ее собачью подстилку, лежащую у подножия лестницы. Свет везде выключен, горит лишь лампочка над кухонной мойкой, где мама пьет из стакана воду. Отца нигде не видно.