После Нового года он уехал в Петербург. Я остался старшим и исполнял его обязанности. Я ежедневно съезжал с корабля на берег в Морской штаб принимать доклады, ходил по улице без всякой охраны и никаким нападениям не подвергался. Начальник Штаба адмирал Сарнавский также ходил свободно ежедневно по городу, а по вечерам гулял на Приморском бульваре (летом по вечерам там играл портовый оркестр), окруженный тысячною толпою публики и матросов, и никаким покушениям за два года он не подвергался.

1 апреля Черноморский флот начал кампанию. Я готовился с эскадрой пройти систематический курс стрельбы для «выработки метода управления эскадренным огнем на дальние расстояния». На судах эскадры спешно устанавливались новые оптические прицелы и дальномеры Бара и Струда. Из Морского Технического Комитета приехала целая комиссия артиллеристов и привезла с собой программу стрельб, каковая должна была затянуться на два года.

Скрыдлов был отозван в Петербург (он был назначен членом Адмиралтейств-Совета), а на его место назначен молодой контр-адмирал Вирен. Он прибыл в Севастополь перед самой Пасхой и поселился во дворце. Будучи по службе старше его, хотя в том же чине, я по принятой этике заявил ему, что могу сдать эскадру и уехать на Север. Но он просил меня продолжать на эскадре начатое дело. Я остался и после Пасхи ушел на Тендру со всей эскадрой. Там на пустынной косе был установлен огромный досчатый щит, по которому велась систематическая стрельба с броненосца «Пантелеймон» с точно размеренного расстояния — 60 кабельтов, а впоследствии с расстояния 90 кабельтов. На берегу возле щита был обсервационный пункт, передававший сигналами координаты для вычислений артиллерийской комиссии, имевшей целью выработать теоретические таблицы стрельб для больших расстояний (я упоминал ранее, что до сего времени в нашем флоте имелись таблицы только до расстояния 42 кабельтова).

На остальных судах с утра до вечера подготовлялись наводчики, стреляя пулями из стволов Готчкиса, вставленных в каналы больших орудий. Целью были деревянные модели корабля, буксируемые полным ходом мимо в расстоянии 4–5 каб. Каждый наводчик делал по несколько сот выстрелов, чтобы сделаться хорошим стрелком. Неудачники заменялись другими. В два месяца получился новый комплект хороших стрелков, и комиссия получила таблицы стрельбы до 100 каб. расстоянием. В июне можно было приступить к одиночной стрельбе на ходу. Но, чтобы развлечь команду, я зашел в Севастополь и оттуда со всей эскадрой пошел гулять по портам Черного моря, производя на переходах эволюции, а иногда и двухсторонние маневры, задавая отряду миноносцев тактические задачи (напасть, например, на меня ночью или отыскать в море эскадру, вышедшую по неизвестному курсу). На языке черноморцев это называлось «кругосветным плаванием».

Мы зашли в Феодосию, Новороссийск, Туапсе, Сочи, Гагры, Сухум и Батум, а миноносный отряд, сверх того, посетил и все малые бухты: Керчь, Анапу, Геленджик, Новый Афон, Поти. В портах команда спускалась на берег, и на судах эскадры политика забылась. Из Батума я зашел в Синоп, так как хотелось посмотреть тот исторический рейд, где в 1853 году Нахимов разбил турецкий флот, из-за чего разгорелась крымская война. Турецкий генерал принял меня в своем канаке с почетным караулом, угощая черным кофе и сластями. Я его принял с таким же почетом и салютом по чину. От шампанского вначале он отказался, но когда его адъютант был уведен в кают-компанию (под каким-то предлогом), он с удовольствием осушил даже два бокала. Команда была здесь уволена на берег, турецкие солдаты угощали ее фруктами, вернулась на суда в совершенном порядке.

Из Синопа я зашел в бухту Ираклия на Анатолийском берегу, недалеко от входа в Босфор. Сама бухта ничем не замечательна, но в 15 милях отсюда, на самом берегу моря, имеются копи, снабжающие турецкий флот углем. Ввиду стратегического значения этой угольной станции я послал туда миноносный отряд ознакомиться с этим местом под предлогом пополнить уголь, хотя в угле надобности не было. В Ираклии я сделал визит генерал-губернатору прибрежной области. Это важный сановник с европейским образованием, хорошо говоривший по-французски. Он принимал меня торжественно в присутствии своего штаба и угощал кофе. Я пригласил его со штабом к обеду, за которым были тосты за Султана и Царя. Вместо шампанского ему наливался в бокал лимонад, но чины его штаба (два полковника и драгоман) пили вино исправно. Утром он прислал мне в подарок художественной работы смирнский ковер.

Затем мы прошли вплотную мимо входа в Босфор, с интересом осмотрели эту заветную мечту Черноморского флота и, пройдя еще десяток миль, вошли в ближайшую бухту к северу от Босфора. Она имеет тоже важное стратегическое значение как место для высадки русского десанта, на случай форсирования Босфора во время войны. На берег я никого не спускал, так как эта бухта Турцией объявлена запрещенною для съезда иностранцев, 16 июля я вернулся в Севастополь за углем и щитами для стрельбы, но главный командир меня не пустил уйти опять в Тендру или в Феодосию для продолжения программы стрельб. Он получил «агентурные» доносы от «охранки» о каких-то готовящихся бунтах в береговых командах и в порту и предложил мне остаться в Севастополе и отсюда выходить на стрельбы в море. Хотя в Севастополе стоял безвыходно целый учебный отряд под флагом контр-адмирала барона Нолькена из трех броненосцев, но командам этого отряда не доверял сам начальник его. Он все еще помнил на этом рейде шмидтовский бунт и будто имел своих «собственных агентов», пугавших его своими доносами. Ожидание бунтов имело, впрочем, некоторое основание, так как в то лето была распущена 2-я сессия Государственной Думы.

До осени я выходил с эскадрой в море на стрельбы и эволюции и к вечеру возвращался на рейд. Но по временам случалось, гоняясь за лайбой, уйти далеко в море, тогда я ночевал на Каче или в Евпатории. В октябре к концу кампании мои командиры спелись и лихо управлялись на полном ходу во время эволюций. Я мог с уверенностью влетать полным ходом на Севастопольский рейд, несмотря на узкий вход (устроенный Главным командиром) между двумя бочками (ворота между бочками имели ширину лишь 200 футов, в обе стороны от них до берегов бухты были растянуты сети Буливана), держась на расстоянии 2 каб. между судами. Стрельбы на ходу в то время достигли хороших результатов. Начинались они с 90 каб. по идущей под парусами лайбе; ближе 45 каб. я не подходил с эскадрой. Бой кончался обыкновенно через 15–17 минут (после первой пристрелки), и лайба была пробита в 7–8 местах, кроме паруса. Если она не была совершенно разрушена, то ее, притащив на рейд, старались починить и вновь расстреливать. В противном случае ее таранил какой-нибудь корабль, и обломки подбирались.

Осенью мне, однако, удалось с эскадрой погулять по портам. Обошли все кавказское побережье и заходили в Батум. 1 ноября эскадра окончила кампанию, оставшись на Севастопольском рейде в «вооруженном резерве». В Петербурге в правительстве были в ту зиму большие перемены: морской министр адмирал Бирилев был заменен адмиралом Диковым, а премьер-министром был назначен П.А. Столыпин. Он весьма искусно умел держать в руках Государственную Думу, и в России в его время восстановился порядок. В 1912 г. в Киевском оперном театре он был убит из револьвера революционером Багровым во время парадного спектакля в присутствии Царя и высших властей.