Однако, несмотря на практически неуклонное падение реальных доходов основной части населения (если судить по изменению потребительского поведения), по крайней мере, с лета 2013 года (в первую очередь из-за присоединения к ВТО на заведомо кабальных, колониальных условиях), сбережения «на черный день» все еще сохранились у довольно заметной части российского общества.

И сегодня, когда этот «черный день» настал — и для страны в целом, и для большинства из нас — вопрос о сохранности сбережений становится небывало острым.

Ведь, как бы малы они ни были, заметной части россиян неопределенно долгое время предстоит жить только на них.

В условиях острейшей нехватки ликвидности, — а главное внешнее проявление современного кризиса именно таково, — ценность денег как таковых неизмеримо возрастает. Поэтому выбор способа их сохранения (а если повезет, то и приумножения), сводится к определению не оптимального в складывающихся условиях финансового инструмента, но лишь наиболее надежной валюты.

Причина обесценения рубля, идущего с перерывами всю треть века национального предательства (известного под псевдонимом «рыночных» или «либеральных» реформ), заключается не в некоем стратегическом замысле сменяющих друг друга лидеров страны, но, к сожалению, в уже вряд ли исправимой неадекватности руководителей экономики. Эта неадекватность выражается в категорическом нежелании вводить контроль за деньгами, вынужденно направляемыми правительством и Банком России в качестве поддержки банковской системы и реальному сектору, ни в каком действенном виде. Ведь нами управляют либералы, а либералы по самой природе своей идеологии с 10-х годов XX века (когда финансовый империализм окончательно сложился с созданием Федеральной Резервной Системы США) служат глобальным финансовым спекулянтам и в принципе не в состоянии ограничивать их разрушительную активность каким бы то ни было финансовым контролем.

Модель их поведения не меняется с начала 90-х: поддерживая финансовых спекулянтов, они изо всех сил стабилизируют и даже укрепляют рубль, обеспечивая спекулянтам фантастические валютные сверхприбыли (так как те обменивают валюту на рубли, получают высокие доходы, учитывающие страновые риски, и затем вовремя конвертируют прибыль в валюту, получая сверхвысокую доходность, свойственную рублевой сфере из-за ожиданий обесценения рубля, на свои валютные инвестиции).

Затем возможности поддерживать крепкий рубль иссякают (так как он обеспечивается вымариванием реального сектора экономики искусственно создаваемым «денежным голодом»), и либеральные реформаторы девальвируют рубль (причем всякий раз крупнейшие участники рынка волшебным образом несут лишь вполне приемлемые потери, — но расследований соответствующих обстоятельств не проводится). В результате основные потери несут поверившие официальной пропаганде граждане и юрлица, хранящие свои средства в обесценившихся рублях. То ценное, что у них по каким-то причинам ещё оставалось, скупается обладающими подорожавшей валютой «иностранными инвесторами» и «партнерами», а дальше цикл повторяется вновь.

Так было в 1994,1998, 2008, 2014 годах; так происходит и сейчас. Модель либерального разграбления России в интересах глобальных финансовых спекулянтов работает эффективно, обладая, насколько можно судить, надежной политической защитой в лице российского государства. Доступной гражданам, объективно стоящей перед ними задачей является в этих условиях лишь спасение своих средств, если они под тем или иным предлогом, тем или иным механизмом еще не отняты у них.

Разумеется, международные резервы государства (на 1 мая 2020 года — 567,3 млрд, долл., из которых не менее 300 млрд, были полностью избыточны с точки зрения обеспечения стабильности курса рубля по международно признанному критерию Редди[11]) позволяют гарантированно обеспечивать стабильность рубля практически в любых обстоятельствах, не говоря о том, что каждое государство имеет полное право ограничения бегства спекулятивных капиталов (Англия, например, предупредила о возможности ограничения трансграничного движения капитала совсем недавно — в 2011 году, когда возникла угроза дестабилизации еврозоны из-за греческого кризиса).

Однако валюты у государства много, «как у дурака махорки», — и мы уже не раз видели, с какой поистине головокружительной скоростью заканчивается «махорка» у захвативших власть над Россией «эффективных менеджеров».

Все надежды на здравый смысл и ответственность государства на протяжении всей трети века национального предательства остаются призрачными, и дело даже не в пресловутой тотальной и тщательно выкармливаемой этим государством коррупции, все сильнее производящей впечатление основы государственного строя.

Сама коррупция — всего лишь следствие специфики российской государственности, созданной еще в недрах Советского Союза, насколько можно судить, прежде всего для разграбления советского наследства и вывоза награбленного на Запад с легализацией там в качестве личных богатств (последнее — если повезет). В 90-е годы разграблению подвергся материальный капитал, а затем, когда его исчерпанность потребовала переформатирования обслуживающей этот процесс власти, с 2004 года началась эпоха разграбления социального капитала, созданного советской цивилизацией.

Понятно, что просто нелепо ожидать ответственности и тем более развития от тех, кто (осознанно или нет) обеспечивает процесс разграбления созданного поколениями наших отцов, дедов и прадедов общественного богатства: это принципиально несовместимые образы действия.

Одним из проявлений этого компрадорского характера российской государственности является практически полный (за исключением периода правительства Примакова — Маслюкова) контроль за социально-экономической политикой либералов, служащих глобальным финансовым спекулянтам против своего народа (любого, в том числе и американского). В валютной сфере либералы объективно заинтересованы в организации максимальной утечки капиталов из страны для подпитки таким образом финансовой системы «метрополии», прежде всего США[12]. В результате в кризис конца 2008 — начала 2009 года либеральные денежные власти России своей политикой обеспечили вывод из страны почти четверти триллионов долларов, а в 2014 году — более чем 120 млрд. долл..