Сергей Леонидович замолчал, и по лицу его скользнула тень.

Костас знал, о чем говорит отец. Понимал.

— А по мне, так зря вы ушли, — лениво протянул Митрос. — Достичь такого положения и все бросить — это глупо.

Дмитрий так и не сумел перебороть себя, и продолжал обращаться к отцу по имени-отчеству.

— Думаешь? — Строгов остро посмотрел на старшего сына.

— Ага, — отозвался тот. — И не скучно вам вести жизнь простого пенсионера?

— Не поверишь, но нет, — усмехнулся Строгов. — Меня вполне устраивает полная свобода действий.

— Ну, да. Бросили все дела на Костаса, можно и отдыхать.

— Уверен, он не в обиде, да, Костя? — обратился к нему отец.

— Еще бы, — не дал ему ответить Митрос. — Кос у нас теперь биг-босс. Глава клана. Великий Могун.

— Все прикалываешься?

Костя насмешливо посмотрел на брата. И все же, с Митросом что-то не так. Он чувствовал волны недовольства и тоски, исходящие от брата.

— Сережа, мальчики, ну, что вы все о делах.

Мама, с присущей ей жизнерадостностью, попыталась перевести разговор.

— Сулваки остывает. Костас, положи Марусе. Митрос, сынок, что-то ты ничего не ешь. У тебя все нормально?

— Нормально, мам, — поморщился Дмитрий.

Костя снова невольно отметил, что брат сам на себя не похож. Правда, додумать эту мысль не успел. Мелодия звонка раздалась неожиданно и заставила забыть обо всем. Катиница.

Костас тихо извинился и поднялся из-за стола.

Пропустить этот звонок он не мог.

Дмитрий смотрел на выходящего из комнаты Константина и пытался отделаться от тоскливого понимания собственного одиночества.

В последнее время это проклятое чувство преследовало его очень часто. И, главное, непонятно, с чего все началось?

Он отвлекся на крестницу, требующую ответа на какой-то пустяковый вопрос, и снова погрузился в невеселые мысли.

Кто бы мог подумать, что брат, холодный, не склонный к эмоциям, помешанный на бизнесе и не признающий никаких чувств, вдруг окажется чертовски хорошим мужем и отцом?

Митрос пристально наблюдал за ним уже несколько лет. Поначалу, в надежде, что его прогноз сбудется, и Катерина надоест Косте уже через пару месяцев. Он тогда, вообще, не верил в долгосрочность их союза. И от свадьбы брата отговаривал, и смеялся над ним, и психовал, доказывая, что тот совершает ошибку. Бля, да, он, даже, пытался подставить Катерину, подослав к ней одного из своих друзей. Тот долго ее обхаживал, под видом клиента, а он все ждал, когда Катя согласится на ужин со Славкой, чтобы показать Костасу, что его драгоценная невеста ему не верна.

Дмитрий хмыкнул. Ни хрена из этой затеи не вышло. Катерина тогда выставила их дураками, правда, Костасу не сдала.

Но он все равно ждал. Не верил. Бля, да, как он мог поверить, если знал брата, как самого себя? Костя всегда был равнодушным отморозком. С самого детства. Ни слезинки, ни жалобы, ни повышенного тона… И этот, вечно его раздражаввзрослый взгляд. Это уже потом, когда они подросли, он понял, что брат, все же, испытывает чувства, только, по-своему. Пусть, с холодком, но любит мать. И его, Митроса, тоже любит. Но как-то отстраненно. Едва ощутимо.

Дмитрий прищурился, наблюдая за Костасом. Тот расхаживал под окном, без пальто, в одной рубашке, и на лице его было столько эмоций, что аж оторопь брала.

И это его замороженный брат. Катерине нужно памятник при жизни поставить. Суметь из холодного камня сделать человека — это подвиг, вообще-то.

Он криво усмехнулся.

И опять в душе шевельнулось поганое чувство. Зависть. Да, он завидовал брату. Тому удалось то, что никогда не удавалось самому Митросу. Правда, до последнего времени он был уверен, что не особо-то это ему и нужно, но сейчас, глядя на счастливого брата, на уплетающую курабьедес Марусю, на ее перепачканную сахарной пудрой мордашку, на довольную маму, скармливающую малой уже пятое печенье, он неожиданно остро почувствовал собственную никчемность.

Вот же, бред. Да. Он, Дмитрий Терсенов, крайне удачливый сукин сын, как считали друзья, вдруг почувствовал себя жалким неудачником.

Все вокруг светились этой чертовой любовью, один он вынужден был довольствоваться жалкими суррогатами. Так может, это не Костя, это он родился монстром?

Вопрос всплыл неожиданно и заставил вздрогнуть.

А что? Может, то, что сущность Отбирающего почти не проявляла себя — всего лишь прикрытие другого, более глубокого "увечья"?

И он лишен возможности испытывать настоящие чувства?

Да, ну… Дурь какая. Любит же он мать и брата? И крестницу. И Катерину, если уж честно, тоже. Кто его знает, как она умудрилась забраться ему в сердце? Но забралась же. И стала своей.

Вот, насчет Строгова он не уверен. Толку, что тот — биологический папаша, а вот, не лежит душа, и все тут. Слишком правильный, а сам мать беременной бросил. И не вспоминал сколько лет. А потом, явился. Когда уже никому особо не нужен. Хотя, Маруська, вон, деда любит. Про Катьку и говорить нечего. И Костас, предатель, тоже поддался на обаяние Строгова. Как же — отец. Тот, кого так не хватало в детстве. Авторитет и сила.

А ему вот никто не нужен. Ни отец, ни любовь эта дурная. Без нее проще. Сам себе хозяин. Живи, как хочешь, делай, что хочешь. Еще бы чувство это паскудное из души выковырнуть, и, вообще, все, зашибись, как хорошо будет.

Он снова скривился.

— Митрос, ты чего? — забеспокоилась мама. — Голова болит?

— Да, мам, побаливает, — солгал он, не желая признаваться в истинной причине своего плохого настроения.

— Ларочка, принеси, пожалуйста, мятного чая, — тут же захлопотала мать. — Митрос, сынок, не переживай. Выпьешь и все пройдет.

Он кивнул. Мама неисправима. Уверена, что мятным чаем можно любую хворь вылечить. Даже душевную. Ладно, пусть. Выпьет он эту вонючую гадость, лишь бы она успокоилась.

Домработница поставила перед ним изящную чашку с нежно-зеленым напитком, и он покорно отпил большой глоток.

— Пей, через пару минут полегчает, — улыбнулась мама и почему-то обменялась понимающим взглядом со Строговым.

Он присмотрелся к матери внимательней.

А ведь она изменилась. Исчезла озабоченная складочка между бровями, разгладились морщины, глаза снова блестят, и лицо сияет, как раньше, когда она была молодой. Да, и одета совсем по-другому. Исчезли дорогие тяжеловесные костюмы. Вместо них, какая-то воздушная туника и узкие брючки. Пышные светлые волосы уложены в затейливую, чуть растрепанную косу. И перстни, раньше украшавшие руки, исчезли. Остался лишь один. С крупным бриллиантом. Угу. Типа, обручалка.

Странно. Почему он раньше не обращал на это внимания?