А мамкин голос услышал – спохватился и напрягся. Значит, ей из школы все-таки на работу позвонили, она завелась, не утерпела и сейчас прям сквозь телефонные провода меня расстреливать будет.

Не угадал. Мамка попросила сходить в овощной, а то она селедку купила, а картошки дома вроде нет, а если сама в овощной свернет, то неизвестно, когда отварить успеет. В секретере рубль возьми, сказала, пару кило купи, не больше, на сегодня хватит, даже если плохая совсем, а чего ее держать, она прорастает сразу. Только смотри, чтобы зеленую или гнилую не подсунули. И сам ведь сможешь отварить, Артурик, да?

Я хотел возмутиться по поводу «только смотри, чтобы». Толку-то смотреть – ну увижу, что картошка зеленая или гнилая, а она обязательно будет зеленая и гнилая как минимум наполовину, я же в магазин иду, а не на рынок, – и что я сделаю? С продавщицей ругаться начну, что ли, или перелезу через прилавок и буду картошку перебирать, чтобы найти хорошую?

Не стал я возмущаться. Буркнул, что, конечно, почищу и отварю. Куплю не два кило, а три, и все дела – на кастрюльку хватит, даже если бóльшая часть в очистки уйдет.

Я тихо радовался тому, что завучиха, выходит, решила на меня не стучать. Ну или мамку пощадила, сразу на батька нацелилась. А батьку на завод в последний месяц фиг дозвонишься, так что ради бога, флаг ей в руки и пионерский барабан.

Мамка, однако, продолжала говорить, и уже не про картошку – как-то таинственно. Я прислушался и насторожился. Мамка, понизив голос, просила меня по пути в магазин, пока народу нет, заглянуть в библиотеку и поискать там статью «Бабушка в окошке», которая вышла вчера или позавчера то ли в «Известиях», то ли в «Труде».

– А когда найду, что делать? – спросил я, прифигев.

Сроду мамка газетами не интересовалась и уж тем более не обращалась ко мне с такими просьбами. Она только «Работницу» читала и «Сельскую молодежь» иногда. А по газетам мы с батьком специализировались: он, если приползал с работы живым, хватал «Советский спорт», потом уже «Правду» пролистывал, а «Труд» мы после переезда почему-то выписывать перестали. Зато мне со второго полугодия к политинформаторским «Аргументам и фактам» еще «Комсомолку» выписали – хоть батек и ворчал: «Вступи сперва». Вступил вот.

Я против воли вспомнил, как вступал и что было потом, и, чтобы опять не расстроиться по этому поводу, продолжил расстраиваться по другому. Я ведь еще «Искатель» выписать просил, где всегда детективы и фантастика. Но на «Искатель» лимит – выписывать нельзя, доставка только в библиотеки. Библиотека у нас рядом теперь, через дорогу, но «Искатель» там с собой брать не разрешали, выдавали только в читальный зал, как газеты. А я больной, что ли, там за столиком восседать, как пенсионер или отличник какой-нибудь? Не дают – не надо, захочу почитать – дома что-нибудь найду или у пацанов возьму, хотя Вовкина матушка запретила мне книжки давать, сказала, что я обложку «Незнайке на Луне» надорвал. Врет она все, между прочим, я аккуратно читал, красивая книга ведь, понимаю.

В любом случае последнее время мне не до чтения – да и охоты не было в книги утыкаться. Они все какие-то правильные и скучные и никак в жизни не помогают. Даже самые интересные. Мне что, Скуперфильд, или марсиане на треножниках, или там инспектор Лосев помогут пацанов за косяки по поводу предательства наказать? Ну и на фиг их тогда, марсиан вместе с пацанами.

И в библиотеку, соответственно, я после того, как записался, ни разу не ходил. Теперь вот пошел – мамка попросила же.

А картошки, между прочим, еще полно, штук семь рассредоточились по дну коробки под раковиной. Но раз обещал – надо идти.

Лишь подходя к библиотеке, я сообразил, что картошка-то особо и не нужна, мамке важно было, чтобы я в подшивках порылся. По пути, ага.

Ну, я порылся. Только в «Известиях» – «Труда» на общем столе не было, его подшивку изучал диковатого вида пенсионер в толстенных очках. Я подождал немножко, полистал на всякий случай подшивки «Советской России» и «Советской Татарии», потом многозначительно кашлянул, в упор уставившись на пенсионера. Он не среагировал, продолжив пропахивать очками очередную страницу снизу вверх. Зато библиотекарша, симпатичная полноватая тетка с кудряшками, негромко сказала:

– Нет там ничего.

Я посмотрел на нее, хлопнул глазами и, кажется, губами – пасть распахнул от неожиданности, похоже. Библиотекарша спросила:

– Ты ведь про Леонтьеву найти хочешь?

Я неуверенно повел плечом, но она уже продолжила, все так же вполголоса:

– Нет там ничего, никаких бабушек в окошке. Слухи это все глупые.

Я спросил:

– Какие слухи?

Она, кажется, смутилась, поправила лежавшие на столе бумажки, но, взглянув на меня, все-таки решила объяснить:

– Эти слухи по кругу ходят, второй или третий раз за последние полгода. Якобы Леонтьеву разоблачили как шпионку из ЦРУ, а когда арестовывать пришли, она из окна выбросилась.

– Леонтьева – это какая? – спросил я и тут же сообразил, сам себе не веря: – Валентина Михайловна, из «В гостях у сказки»?

Библиотекарша кивнула, усмехнувшись, и осуждающе покачала головой.

– Она шпионка и про это в газетах написали?

– Говорю же, не написали, – чуть раздражаясь, сказала библиотекарша. – Слухи какие-то дураки распускают, вот и все. Не первый раз, еще летом началось.

– А вдруг, – сказал я и замолк.

Если летом началось, точно брехня – пару недель назад по телику «От всей души» показывали, мамка ревела, как всегда, – и вела передачу Леонтьева. Живая и явно не шпионка. Шпионов и предателей у нас в телевизор не пускают.

Хорошо, в общем, что про Леонтьеву слухи, а не правда. «В гостях у сказки» я уже не так страстно любил, как в детстве, но иногда мог посмотреть. И дальше смогу.

– Ему, наверное, тоже надо сказать? – предложил я библиотекарше вполголоса, кивая на пенсионера.

Она качнула головой и так же тихонечко ответила:

– Он не за этим.

Еще и рожу прикольную скорчила, показывая, как ее этот дедок утомил. Я чуть во всю глотку не заржал от неожиданности – никак не ждал от библиотекарши такого. Взрослая ведь, ну и вообще строгая тетка, да и должность у нее такая, не то что официальная совсем, но не для рож.

Я попрощался, надел куртку, висевшую на рогатой трехногой стойке у входа, и ушел, улыбаясь. Настроение у меня поднялось и не упало даже в овощном, в котором медленно шевелилась гигантская, на половину зала, очередь. Выбросили апельсины.

Овощной у нас огромный и типовой. Через дорогу от нашего дома на отдельной высокой площадке, к которой ведут двенадцать ступенек – ну или по склону можно забежать, – стоит продовольственный, через три дома на такой же площадке – хозяйственный, еще через три дома – овощной. Здания совершенно одинаковые, с высокими грязными стеклами, на которых мрачной гуашью нарисованы всякие товары – соответственно, курица с сыром, молоток с клещами и яблоки с капустой, – а внутри все по-разному. В продовольственном вечно народ и суета, в хозяйственном тихо, тепло и пахнет новыми резиновыми камерами для велосипеда. В овощном обычно пусто: голые прилавки, клеть с картошкой в дальнем углу, проволочные короба с трехлитровыми банками березового сока вдоль окон – ну и запах залежалых, а то и гниющих овощей, конечно.