Приказываю изменить очередность закладки энергетических матриц и начать операцию со второй точки в районе Ваддо в Ботническом заливе. После завершения работы на этой точке приказываю выйти в нейтральные воды для получения дальнейших инструкций.

Родина шлет горячий привет всему экипажу и желает вам успехов.

Маршал Опарков.

Когда радист принес эту радиограмму в командирскую каюту и прочел командиру, Ставинский изменился в лице. «Кретины! – заорала в нем каждая клетка. – Кретины этот Мак Кери и Даниел Купер!» Ведь он же ясно просил: маленькое рыбацкое суденышко! Господи, что же теперь делать?

А Гущин тем временем диктовал радисту:

ШИФРОВАННАЯ РАДИОГРАММА

Москва, Генштаб, маршалу Опаркову

Копия – Главкому ВМС Горчакову

Ваш приказ принял. Приступаю к исполнению. Экипаж лодки благодарит Родину за оказанное доверие.

Командир «У-300» Петр Гущин.

И, лихо подмигнув Ставинскому, ушел на центральный командный пост проводить срочное погружение. Ставинский остался один в капитанской рубке. Глухая тоска отчаяния заслонила все: и крохотную, но удобную командирскую каюту, и стол с разложенными на нем крупномасштабными картами шведских территориальных вод и донного рельефа, и бутылку коньяка на этом столе, и фотографию жены капитана Гущина и его двоих детей на стене каюты. Закрыв глаза, Ставинский безвольно сидел за столом на металлическом, привинченном к полу стуле. Радиодинамик доносил из центрального поста глухие команды погружения: «Убрать радиобуй!…», «Открыть кингстоны носового и центрального балласта! Малый вперед!… Лево руля… Прибавить обороты… Так держать…»

Лодка уходила вниз, в морскую глубину. Глухой шум воды, заполняющей балластные цистерны, проникал в каюту сквозь металлические переборки.

Ставинский открыл глаза и тупо, невидящим взглядом смотрел на оставленные Гущиным карты. Но они не были нужны ему – он уже давно, еще в Генштабе и Балтийске, изучил их до мелочей. Вторая – возле острова Ваддо – точка закладки энергетической матрицы находилась на глубине 97 метров. Только безумец мог рискнуть всплыть с такой глубины на поверхность в один прием. Даже в скафандре при всплытии с такой глубины резкий перепад давления может и должен вызвать кессонную болезнь, «закипание» крови, разрыв ушных перепонок и носовых капилляров. Совсем другое дело – у острова Муско. Там точка закладки приходилась на глубину 40 метров – с этой глубины и собирался всплыть Ставинский, выйдя вмеcте с водолазами-бурильщиками и монтажниками через торпедный отсек лодки на дно Балтийского моря. Даже если бы кто-то из водолазов погнался за ним и, уходя от погони, он был бы вынужден разом освободиться от свинцовых поясных ремней, ботинок с тяжелыми свинцовыми подошвами, которые держат водолаза на дне, то есть даже если бы во время этого срочного, пробкой, всплытия он потерял бы от перепада давления сознание, – его подобрало бы рыбацкое судно, о котором он просил Мак Кери и Даниела Купера. Не зря же он провел три недели на тренировках водолазов-бурильщиков на Нефтяных Камнях в Каспийском море. Но теперь – все насмарку! Все насмарку…

Кто-то стучал в дверь командирской каюты. Опять, наверно, этот Донов, лениво подумал Ставинский. И действительно, спустя секунду в приоткрытой двери каюты появилось настырное лицо замполита.

– А я вас ищу, товарищ генерал. Сразу после погружения – политзанятия. Я хотел попросить вас выступить перед матросами накануне операции. От имени Генерального штаба. Люди давно ждут…

Ставинский остановил на нем тоскливые глаза. Потом, чуть раскачиваясь, протянул руку за бутылкой коньяка, на глазах у Донова отпил прямо из горлышка два больших глотка, вытер тыльной стороной ладони капли коньяка с бороды и усов и сказал внятно и хрипло:

– Пошел к едреной матери, падла!

– Хм… – хмыкнул, чуть побледнев, Донов. – Вы, кажется, пьяны, товарищ генерал…

И в глубине его серых крестьянских глазок зажегся радостный мстительный огонек. Ведь он так старался все эти дни похода! На ежедневных политзанятиях он так проработал с матросами доклад товарища Андронова в честь 112-й годовщины рождения В.И. Ленина, что матросы знали назубок каждый абзац этой речи и без запинки отвечали на любые вопросы об агрессивных планах американских империалистов, китайских гегемонистов, израильских сионистов, афганских душманов и польских контрреволюционеров. А представитель Генерального штаба армии генерал-майор Юрышев так ни разу и не побывал на этих занятиях – теперь ясно почему: пьянствует. Ставинский медленно отвел руку с бутылкой назад и вверх – замахнулся ею на замполита.

Донов успел закрыть металлическую дверь раньше, чем бутылка шмякнулась об нее.

У входа в Ботнический залив лодка легла на дно. В двух торпедных отсеках – на носу и на корме лодки – восемь водолазов-бурильщиков уже лежали в четырех торпедных аппаратах, готовясь к выходу на морское дно. Усиленно работали компрессоры, медленно поднимая давление в их скафандрах. Гущин, Ставинский, Донов и начальник минно-торпедной боевой части Райзман находились здесь же, в носовом торпедном отсеке, а в кормовом за подготовкой водолазов к выходу из лодки следили старпом и командир электромеханической боевой части. Из труб торпедных аппаратов доносились глухие металлические сигналы: это водолазы ударами гаечных ключей давали знать, что адаптация к высокому давлению идет нормально. Ставинский знал, что сейчас каждый из этих водолазов усиленно дышит через нос, или, как говорят водолазы, «продувает нос», чтобы привыкнуть к высокому давлению.

Когда стрелка манометра показала давление 10 атмосфер, Райзман отключил от водолазов шланги принудительной подачи воздуха в скафандры, и водолазы перешли на автономное снабжение кислородом. Теперь только радиопереговорное устройство соединяло водолазов с Гущиным. Гущин жестом приказал всем выйти из торпедного отсека. Ставинский, Донов, Гущин и Райзман покинули отсек. вмеcте с Гущиным Ставинский прошел в командирскую рубку.

– Как на корме? – спросил Гущин в переговорное устройство.

– Готовы! – донеслось оттуда по радио.

– Задраить торпедные отсеки! – приказал Гущин.

– Носовой задраен!

– Кормовой задраен! – донеслось по радио.

– Открыть бортовые задвижки торпедных отсеков!

В полной тишине, при выключенных двигателях лодки, было слышно, как хлынула вода в открытые носовые и кормовые торпедные отсеки. Ставинский знал, что там сейчас происходит, а короткие рапорты по радио двух старшин водолазных групп дополняли картину:

– Затопление до половины… на три четверти… Затопление полное, товарищ командир!

После полного затопления отсеков водой водолазы, как с санной горки, выкатились из торпедных аппаратов на морское дно.

– Вышли на дно, товарищ командир. Ну и дно, б…! Мусорная свалка! – доложил по радио старшина Рогачев.

– Отставить мат! – приказал Гущин.