Доктор тщательно осмотрел младенца: с ним все было в порядке. Он вернул его сестре Ренате, которая приняла малыша на руки, в то время как врач никак не мог избавиться от мысли, что единственное, чего ему по-настоящему хочется, так это вдоволь полакомиться сей ангельского вида молоденькой монашкой; эта девушка, недавно назначенная старшей сестрой, источала такой восхитительный аромат юности, что он совершенно потерял голову; время от времени он ловил себя на том, что, глядя на нее, он живо представляет себе ее обнаженное тело и воображает, как заключает ее в свои объятия, а она улыбается и говорит я люблю тебя, доктор. Сестра Рената удалилась с ребенком на руках, но, прежде чем уйти, бросила на врача сияющий взгляд, такой сияющий, что мужчина решил, что она угадала его мысли, и покраснел. Ему даже в голову не пришло, что монашка просто очень взволнована, поскольку понимает, что ребеночек останется один, если его мать не переживет эту ночь.

Роза пару раз просыпалась, сказала, что сына зовут Жоанет, и под воздействием убедительных интонаций умиротворяющего голоса сестры Ренаты нехотя призналась, что отца мальчика зовут Ориол Фонтельес и что живет он очень далеко.

– Да хоть на краю света, скажи нам, где именно, и мы отыщем его.

– Нет, я не хочу, чтобы ребенок остался с ним.

– Почему?

Приступ кашля. Сестра Рената продолжала поглаживать ее руку и терпеливо ждала, пока больная успокоится. Потом мягко, словно смазывая слова вазелином, повторила:

– Так что, Роза… Почему ты не хочешь, чтобы малыш остался с ним, если он его отец?

– Потому что он… Я не хочу, чтобы мой сын воспитывался под его влиянием.

– Почему ты этого не хочешь?

– Мы мыслим по-разному. Совсем по-разному.

Сестра Рената помолчала. Ну и ну. Потом с недоверием на кончике языка:

– Политические разногласия?

Роза с неимоверным усилием слегка приподнялась на постели и хриплым голосом сказала сестре Ренате поклянись мне, что, если я умру, ты сделаешь все возможное, чтобы отец этого ребенка не смог никогда его найти.

– Клянусь, – сказала монашка-клятвопреступница.

– Спасибо. – Изнеможенная от совершенного усилия, Роза рухнула на постель, и ее взгляд затерялся в горячечном бреду.

– Не бойся, Роза, я с тобой.

Она оставалась с больной до тех пор, пока Роза, совсем обессиленная, не забылась тревожным сном. Тогда монашенка занялась осмотром ее сумки, надеясь найти хоть какую-то зацепку, пока не явилась ее сменщица. И тогда, вместо того чтобы отправиться спать, она прошла в свой рабочий кабинет, взвесила тяжесть грехов на стоявших там весах, сочла, что солгать – это меньший грех, чем бросить новорожденного на произвол судьбы, бросила взгляд туда, где Роза из последних сил боролась за то, чтобы выжить ради своего сына, и заказала телефонный звонок в деревню Торена. В руке у нее была карточка некоего Пере Серральяка, мраморщика из Сорта, проживающего в Торене. В Торене было всего десять телефонов. Ее с большим трудом соединили с телефонисткой; она попросила связать ее с Серральяком, но ей ответили, что у него нет телефона, и сказали, что могут сходить за ним. Тогда она прямо спросила об Ориоле Фонтельесе, и Синтета, телефонистка, крайне взбудораженная всем, что происходило в тот момент в Торене, сказала это учитель, что ли? Вы имеете в виду учителя? И монашка-клятвопреступница инстинктивно потупила взгляд, как, по всей видимости, делала это в присутствии доктора, и спросила так Ориол Фонтельес – учитель? И через несколько секунд добавила я должна с ним поговорить по чрезвычайно важному делу, очень серьезному делу.

Синтета, вся в слезах, не обнаружила учителя в школе и, заметив свет в церкви, подумала, что, может быть, священник… После долгого ожидания и пощелкивания в трубке сестра Рената услышала властный женский голос, который сказал слушаю, с кем я говорю. Сестра Рената объяснила, что ей необходимо во что бы то ни стало связаться с доном Ориолом Фонтельесом. Элизенда колебалась. Она собиралась было уже повесить трубку, но ее остановило природное чутье на важные вещи, хотя в тот момент ей было совсем не до тонкостей восприятия. Сестра Рената настаивала на необходимости разговора непосредственно с сеньором Ориолом Фонтельесом.

– Он не может подойти… Это… Это невозможно, – бесконечно усталый голос Элизенды.

– Но у меня для него крайне важное сообщение.

– Сеньор Ориол Фонтельес только что умер, – ледяной голос Элизенды.

– Простите. Я…

Несмотря на все, что происходило с ней в эту минуту, Элизенда сохраняла самообладание.

– О чем вы хотели с ним поговорить?

– Ну, понимаете… дело в том, что его жена умирает.

– Роза?

– Да. Их сын у нас.

– Но у Ориола Фонтельеса дочь.

– Нет, сын.

Несмотря на все, что в этот момент происходило в Торене, несмотря на все эти поистине ужасные вещи и даже на то, что все четыре общественные лампочки, не выдержав такого напора ненависти и злобы, разом погасли, Элизенда осознала важность известия и, стараясь не думать о звучавших на улице выстрелах, сказала:

– Я – близкий друг семьи. Поэтому я лично позабочусь о мальчике. Я отправлю своих адвокатов по адресу, который вы мне укажете.

Сестра Рената, вожделенная мечта доктора, услышав в этом невозмутимом голосе властные нотки, требующие от нее полного подчинения, повесила трубку, особенно обеспокоенная словом «адвокаты»; она решила, что, видимо, прежде всего ей следует посоветоваться с начальством, и подумала, что ей придется признаться в том, что она солгала у постели больной, а также что если бедная женщина все же выживет, то она не сможет смотреть ей в глаза; при этом она и думать не думала о том, что доктор, когда она рядом, не может оторвать от нее глаз и только и мечтает о том, чтобы провести доскональный осмотр ее тела, а также о том, что в свои двадцать с небольшим, спустя три года после того, как она вступила в орден с твердым намерением полностью посвятить себя служению немощным, она по воле обстоятельств оказалась единственной распорядительницей судьбы младенца.

Было уже темно, когда Тина вышла из больницы, размышляя над тем, что Роза так и не узнала всей правды о муже, который обманывал ее не только с любовницей, но и с тайной войной. Жоан. «Мою дорогую безымянную доченьку» звали Жоан, и в этой больнице его след окончательно теряется, как если бы мальчик умер вместе с Розой. Смятение, в которое ее погрузили сделанные открытия, не позволили Тине расслабиться во время посещения врача, и ее гинеколог, в этот раз необычно молчаливая, проводя осмотр, сделала ей больно, после чего, когда они уже сидели друг напротив друга, долго молчала, устремив взгляд в пустоту, отчего Тине стало совсем не по себе.

– Скажите мне все как есть, доктор.

Врач посмотрела на нее, потом робко, почти незаметно улыбнулась и порывистым движением взяла лежавшие перед ней бумаги, словно защищаясь ими от неведомого врага.