Тогда я еще не знал, что Джош глубоко проникнется русской культурой и сдаст свой билет в Индию, чтобы посетить Россию. Не знал, что Катя вернется в Голливуд вовремя, а через полгода снимет фильм про двух молодых людей, познакомившихся ночью в бургерной Лос-Анджелеса, отправившихся автостопом к Salvation mountain и перебравшихся в дом серферов в Сан-Диего. Еще не знал, что этот фильм станет ее выпускной работой в Нью-Йоркской киноакадемии, и назовет она его «Спасение», и его будут показывать на студии Warner Brothers для всего Голливуда, и залы будут аплодировать главному герою, не ведая, что этот человек действительно существует.

Но я знал одно: моя Калифорнийская история заканчивалась. Я хотел приехать в этот штат на неделю, но остался на двадцать четыре дня, и они пролетели как один. Это место оказалось одним из лучших мест на Земле, откуда технологии, синематограф и мода расползаются по миру. Это штат, который, будучи отдельной страной, окажется шестым по уровню ВВП в мире. Этот штат был местом, куда стекались лучшие — дальше ехать было некуда. Это место раскрывало суть человека, позволяя ему быть самим собой, принимая его настоящим. Кажется, я хорошенько прохавал ее, ту, что обжигала, пленила, раздевала. Если бы Калифорния была женщиной, я желал бы целовать ее в губы.

В автобусе сидели трое: водитель, дредастый афроамериканец, парень с рюкзаком в кепке. В такой компании мы двигали сквозь город в случайном направлении — было все равно, куда ехать. Я мечтал попасть в Техас, восхваленный книгами и фильмами, в пристанище свободных целеустремленных людей, за последние полвека родившее треть президентов Соединенных Штатов Америки. Через полчаса стало ясно, что все ковбои, бары, разборки, индейские резервации и ранчо с остросюжетными драмами остались либо в прошлом, либо на западе, либо в фантазиях. Нас окружал Хьюстон, четвертый по величине город страны. А это значило, что от даунтауна паутиной расходилась одноэтажная Америка — ровная, причесанная, с подстриженными газонами, скрипучими домами и дамами. Я ковырял в своих ушах — из них до сих пор сыпался песок побережья Калифорнии.

Уже стемнело, и, как обычно, надо было искать место ночевки. Как же я устал от этого. Мне просто хотелось упасть в свою кровать в собственной комнате, в которую никто никогда не войдет. Быть одному, в тишине и спокойствии, и смотреть в окно, в котором всегда торчит один пейзаж. Дышать обычным воздухом, вставать в одно и то же время, питаться едой три раза в день по расписанию. Делать повседневные дела, смешаться с толпой, стать рядовым человеком с понятными ценностями. Спуститься, остановиться, предаться. Уже иссякала фантазия каждый день придумывать, где достать еды. Хотелось отказать миру в духовности и прокричать: я слеп, скуп, тверд, мне нужен доллар, жрать, спать и трахаться. Но какая-то часть меня знала, что этого уже никогда не случится.

Автобус проехал остановок двадцать, а на двадцать первой я неожиданно для себя вышел. Было плевать, где выходить. Все уже давно стало одинаково. На перекрестке, как обычно, расположилась заправка, бургерная, парк, одноэтажные дома. На заправке я зарядился, в бургерной стрельнул бургер, в парке лег. Вокруг шастали бомжи и мексиканцы. Могло показаться, что спать в таком месте небезопасно — и это отчасти было правдой. Я прошелся по соседней улице, набрел на пожарную станцию и залез в сад на ее заднем дворе. Это было отличное место для ночевки, чтобы запрятаться в кустах и раскинуть палатку. Казалось, здесь ничто не могло помешать моему сну, разве что убаюкивающая сигнализация пожарных машин, разбавляющая ночь каждый час.

Следующий день именовался Thanksgiving — праздник, когда каждый американец считал за должное очухаться и отблагодарить всех и вся. Часто это выражалось в виде запеченной индейки, рассевшейся посреди стола, которую дружная семья в кругу близких друзей поедала весь вечер. На каждом углу творились милости, обнимания, передачи подарков, восторженные слова, тосты — душа радовалась неимоверно.

В этот праздник центры городов вымирали. Каждый офисный сотрудник грелся у домашнего камина за игровой приставкой и любимыми голливудскими фильмами. На все государственные и частные учреждения, банки, кафе, помойки, модные бутики, филармонии вешались замки, половина маршрутов общественного транспорта переставала функционировать, и лишь госпитали, аэропорты и заведения фастфуда не поддерживали этот тренд.

Даунтаун Хьюстона превратился в декорации к фильму ужасов. Все здания закрылись, дороги пустовали, по улицам гулял туман, и лишь иногда из-за углов высовывались бездомные. Это был постапокалипсис — пустой город, населенный темными бомжами, лежавшими, стонущими в подворотнях, тянущими руки, посреди которого удалось оказаться какому-то иностранцу с рюкзаком и камерой наперевес, который тихо шептал: «Хьюстон, у нас проблемы». Происходящее могло бы служить хорошей идеей для аттракциона, но загвоздка заключалась в том, что оно было реальностью. Я праздновал День благодарения в одиночестве среди стеклопакета, бетона и гигантских стеклянных коробок, бродя от перекрестка к перекрестку, бесцельно и бестолково.

Правило путешественника номер семь — если не знаешь, куда идти, иди в лучший отель в округе. Во-первых, в нем можно зарядиться и поймать вай-фай. Во-вторых, там можно сойти за постояльца и бесплатно поесть. В-третьих, там стоит завести полезные знакомства.

Все это и было сделано. Объевшись от пуза на ужине, который в лучших традициях оказался шведским столом, я засел в лобби, чтобы разослать запросы в каучсерфинге. Вокруг наблюдалось большое число посетителей разных полов и возрастов, дымящих сигаретами и разложивших газеты, так что я мог выбирать, с кем знакомиться. Но делать это не пришлось — ко мне сама подсела некто Нейли из Торонто и на три часа поглотила разговорами о проблемах экономики и миграции Северной Америки. «В шестидесятых годах у индейцев забирали детей, когда им было пять лет! Пять, Дима! И возвращали их, когда им было семнадцать. Таким образом боролись с резервациями. Не жуть ли?» Так говорила Нейли, пока я допивал третий стакан чая, закусывая эклером и донутом из двух рук.

На сайте каучсерфинга так никто и не ответил, а вписаться бесплатно в отель мне не удалось. Что ж делать, я вышел на Даллас-стрит и побрел в местный Элеанор-парк ютиться вместе с бомжами. Палатка была расставлена неподалеку от трех вонючих ребят, и я забрался поглубже внутрь, чтобы не сталкиваться с окружением. Было печально осознавать себя причастным к бездомным, но я верил, что еще не стал таким, или пытался себе доказать, что это было так. Я достал телефон, чтобы воспрянуть духом и посмотреть фотографии океана, и внезапно поймал вай-фай. Это было хорошей новостью, особенно потому, что мне пришло сообщение от китайского парня, возжелавшего приютить сегодня ночью. Вот дела! Я даже не успел собрать палатку, как парень уже был по указанному мной адресу — у дома напротив парка. Обойдя здание с другой стороны, я сделал вид, что являюсь самым приличным парнем на районе, не имеющим никакого отношения ко сну на улице, и сел в машину.