Через несколько минут фургон тронулся.

В ту ночь, после того как ее накормили черным хлебом и дали воды в вороненой железной чаше, к ней вошли двое извлекательниц с кожей, уже напитанной красным и синим люксином соответственно. За ними вошла, надо же, портниха. Она была невысокой – едва по плечо Каррис.

Она быстро сняла с нее мерки, даже не записывая, полагаясь на память. Затем она долгим взглядом окинула фигуру Каррис, изучая ее, как пахарь каменистый склон холма, который ему придется обрабатывать. Еще раз обмерила бедра Каррис и вышла без единого слова.

В следующие пять дней Каррис мало что узнала. Похоже, ее фургон был близко к кухонным, поскольку она только и слышала весь день дребезжание кастрюль на каждом ухабе. Иногда близко к ее закрытым окнам проезжали всадники, возможно, Зерцала, так что она видела их силуэты. Если они говорили, она не могла разобрать слов. Вечером ей приносили еду с вороненой железной ложкой, черный хлеб и воду, и никогда вино – проклятие, они учли даже винно-красный. Каждый вечер после заката Зерцало в сопровождении извлекательницы забирал у нее горшок, миску, ложку и кружку. Когда Каррис раз припрятала ложку под подушкой, ей не сказали ни слова. И на другой день ей не дали воды. Когда она отдала ложку, воду принесли.

Хуже всего была скука. В день не сделаешь отжиманий больше, чем можешь, а что-то более энергозатратное было невозможно. Не было ни музыкальных инструментов, ни книг, и уж точно никакого оружия, и в извлечении тоже не попрактикуешься.

На шестой вечер вошли двое синих.

– Примите удобную позу, – сказала одна. Каррис села на тюфяк, сложив руки на коленях и скрестив ноги, и они связали ей руки и ноги люксином раз в пять крепче необходимого. Затем они надели ей фиолетовые очки и вышли.

В фургон вошел король Гарадул, неся складное лагерное кресло. Поверх рубахи на нем было свободное черное одеяние, которое Каррис едва видела, и такие же широкие штаны поверх собственных штанов. Каррис понимала, к чему эти предосторожности, но это уже было смешно. Король уселся в кресло. Молча уставился на нее.

– Полагаю, вы меня не помните, – сказал он. – Мы встречались один раз до войны. Конечно, я был всего лишь мальчишкой, а вы уже были влюблены по уши в… одного из Гайлов, не помню которого. Может, и вы не помните. Вроде там была какая-то суматоха, верно?

– Вы само обаяние, – сказала Каррис.

– Вы удивитесь, – сказал он. Покачал головой. – Я всегда считал вас красивой девушкой, но рассказы о вас уже живут собственной жизнью. Трагический любовный треугольник между двумя самыми могущественными людьми в мире требует красивой девушки, не так ли? То есть иначе почему бы двое мужчин раскололи мир? Из-за ее взглядов на историю? Ее остроумия? Нет. Вы были хорошенькой девушкой, из которой барды сделали красавицу, чтобы придать какой-то смысл тому, что вы наделали. Не поймите меня неправильно, – сказал он, – я был настолько в вас влюблен, что не спал ночами. Вы были моей первой большой неразделенной любовью.

– Уверена, что одной из многих. Или теперь, когда вы стали королем, женщины притворяются, что вы им симпатичны? – спросила Каррис.

Спокойствие, Каррис, спокойствие. Но правда была в том, что это не красный цвет заставил ее это сказать. Она всегда ненавидела притворство и ненавидела играть так, как от нее хотели.

Он нахмурился:

– Сварливый язык как-то не вяжется с панегириками. Или это что-то новое?

– Я в эти дни как-то свободнее высказываю то, что у меня на душе. Я уже разрушила мир, так что мне до самолюбия отдельного мужчины? – сказала Каррис.

– Каррис. Я собирался уже высказать вам комплимент, а вы заставили нас опуститься до брани.

– О, да, пожалуйста, я прямо в восторге ожидаю похвал от ректонского мясника.

Он задумчиво потер руки.

– Мне жаль, что вам пришлось это увидеть, Каррис. – Он продолжал называть ее по имени. Ей это не нравилось. – Надеюсь, вы понимаете, что я не испытывал радости, отдавая приказ, но также надеюсь, вы понимаете, что это небольшая жестокость предотвратит большую резню в будущем. Вы знакомы с манускриптом, называемым «Королевский советник»?

– Да, – ответила Каррис. – Отвратительный совет и жестокость, на которые у него самого духу не хватало, пока он правил. – Советник спрашивал, что лучше – когда правителя любят или боятся. И то, и другое лучше, решил он, но если правитель должен выбирать, то он всегда должен выбирать страх.

– Его совет хорош. Просто сам он был слаб. Я не виню его в этом. Факт в том, Каррис, что когда королей не боятся, им приходится внушать страх постоянно, тяжелой ценой. Так произошло в Ру. Так случилось в Гарристоне. Мужчины, которых вы любили – или хотя бы спали с ними, – в конце концов усвоили этот урок, но поскольку усвоили они его поздно, им пришлось делать нечто гораздо худшее, чем уничтожение одного маленького городка. Так скажите, почему вы вините меня в гибели тысячи, но не ставите им вину гибель десятков, сотен тысяч?

Каррис не позволили увидеть королевские ступени в Ру, забрызганные кровью, дерьмом и блевотиной сотен, хладнокровно умерщвленных один за другим и сброшенных вниз, в испуганную насмерть ахающую толпу внизу. Ей не давали поехать в Гарристон даже после войны, где десятки тысяч – они даже не знали, сколько именно, – погибли в горящем красном люксине в осажденном городе. Это сделали Гэвин и Дазен. Почему-то ей всегда казалось невозможным, чтобы люди, которых она так хорошо знала, сотворили такое. Которых она думала, что хорошо знает.

– Здешний народ – мой народ. Я не просто сатрап, не страж чужой земли – я король. Эти люди принадлежат мне. Перебить тысячу своих – отсечь кусок своей плоти. Но рак надо вырезать. Я – эта земля. Мои люди возделывают эту землю и растят урожай к моему великому удовольствию. Я защищаю их и содержу, а они взамен должны отдавать мне часть своего урожая и своих сыновей. Иначе они мятежники, предатели, воры, еретики и отступники. Они оскверняют священный договор. Пренебрегать мной – пренебрегать порядком богов. Я должен был так поступить, поскольку мой отец не смог. Если бы он перевешал с полдесятка мэров, когда они впервые пренебрегли им и отказались прислать рекрутов, эта тысяча сейчас была бы жива. Он был слаб и хотел, чтобы его любили. Может, никто этого не признает за всю мою жизнь, но убив эту тысячу в Ректоне, я спас куда больше. Таково быть королем.

– Вы с чудовищной горячностью оправдываете пирамиду из отрубленных голов детей. – «Порядок богов» – не Оролама?

– Каррис, вы заставляете меня понять, почему мужчины бьют своих жен.

Король Гарадул погладил свою черную бородку, но не подумал ударить ее.

– Сделав эту картину столь ужасной, я заставил ее впечататься в память каждого, кто ее увидел. Думаете, мертвым не все равно, что будет с их телами? Лучше пусть их пример спасет живых, чем я всех их закопаю в яму, а моим потомкам придется убивать их потомков. Этот момент запомнится на десяток поколений вперед. Это наследие я оставлю детям моих детей – прочную власть без необходимости устраивать подобную резню. И я говорю это вам, Каррис. В надежде, что вы единственная поймете. Теперь вы женщина, а не испуганная девочка в окружении великих мужей. Вы женщина, которая видела великих людей и страшные деяния. Я надеялся, что вы поймете, что такое бремя величия. Хоть немного. Возможно, я слишком хорошо о вас думал.