в глазах стояли слезы. Маша и Аня то и дело печально вздыхали. А Камилла Альбертовна тихонько молилась, прося у Господа милостей для тех несчастных, которых они увидели. Она молилась — и слова с трудом приходили к ней. Отчего-то она чувствовала вину. Ей казалось в этот момент, что жила она не так, как надо, многого не понимала. Ей было хорошо, тепло, надежно за широкой спиной мужа. А этих женщин убивали! Точно скот! И… съедали… Всякий раз при мысли об этом Камилла Альбертовна испытывала приступ липкой дрожи омерзения. И вся её «благотворительность» казалась ей теперь чем-то жалким, малозначимым, нужным больше ей самой, чем тем, на кого эта благотворительность была направлена. И сейчас ей хотелось сделать все, чтобы спасти этих женщин, привести их к миру и покою, показать им любовь Господню. Посвятить этому всю себя! Но как это сделать, она не знала. И оттого тонкой струной вибрировала в ней неудовлетворенность, и взывала какая-то жажда, и просила она Господа открыть ей свой Промысел и указать, что делать. Она чувствовала, что уже никогда не будет прежней — все увиденное сломало в ней что-то, но вместе с тем дало начало новому, которое теперь придётся познавать, беспрестанно прикладывая душевный труд…

Вернулись они как раз к ужину. Зайдя в дом, Камилла Альбертовна не обнаружила сына в его комнате и с удивлением заметила, что его постель даже не примята.

— А где Дима? Вы не видели Диму? — спрашивала она у всех, но те в ответ лишь пожимали плечами.

И тут к ней подошла Андира и, указывая на лестницу, сказала совершенно бесстрастным тоном:

— Молодой господин пошёл туда, к девушкам.

— К каким девушкам? — обомлела Камиллам Альбертовна. — Ах да… Я поняла.

И она ринулась наверх. Младшие сыновья, которых одолело любопытство, хотели было пойти следом, но сестры, быстро смекнув кое-что, строго сказали оставаться внизу.

…Дима неспроста пожелал остаться в доме. Как он ни пытался, он не мог забыть тех четырех прекрасных гурий, что сегодня предстали перед ними. Таких красивых женщин он не видел никогда. Они стояли перед его внутренним взором как дивное, сказочное видение: юные и свежие, влекущие, в своих струящихся туниках, оголяющих плечи и грудь. Сквозь складки их одеяний то и дело мелькали белые коленки… Их изящные ножки с маленькими пальчиками, обутые в кожаные шлепанцы, их руки, исполненные чарующих движений, поразили воображение молодого человека, ещё не знавшего женщин. И они предлагали… себя. При этом делали это так, словно это их обязанность. О несчастные красавицы! Было понятно, что их били, этих несчастных птичек. Они сами сказали, что привыкли к этому… Бедные юные создания! Их нужно целовать, играть их волосами, нежно гладить их тела… Ведь это нравится женщинам. И они не блудницы… Нет, они хорошие, славные девушки, не видевшие в жизни ни капли тепла и ласки! У них просто не было выбора! Так, может быть, стоит сходить к ним, поговорить? Показать, что они могут рассчитывать на человеческое отношение? Ну и… Тут мысли Димы становились сумбурными, и его охватывала необычная дрожь, и желание пойти к девушкам было непреодолимым.

Сначала он пошёл в кладовку и взял там четыре апельсина, положив их в коробку — джентльменское воспитание не позволяло Диме идти к девушкам без гостинцев. Кухарка и горничная, занимавшиеся нарезкой овощей к ужину, странно посмотрели на него, но не посмели задавать вопросы.

Сладкий страх владел им, когда он остановился перед комнаткой, где обитали четыре красавицы. Сердце билось где-то под горлом, лицо пылало.

Он постучал робко и деликатно, очень тихо. Однако ему сразу же отворили. Он оказался в маленькой комнатке, где стояли четыре узкие металлические койки. На окнах висели голубые занавески с неумело пришитыми рюшами — очевидно, так обитательницы комнаты пытались придать хоть немного уюта этому убогому помещению.

Девушки сразу же окружили Диму; от близости женских тел, от их запаха у него закружилась голова.

— Здравствуйте, милые девушки… — Он старался говорить расслабленно-шутливым тоном, но от волнения получалось натужно. — Я подумал, что вы тут скучаете, и вот… принёс вам апельсинов…

Он осмотрелся, ища, куда бы поставить коробку, и, заметив у окна небольшую грубо сколоченную тумбочку, прошел и поставил свой гостинец на неё. Обернувшись, он увидел, что все четыре девушки… улыбаются. Они явно были рады ему, и он тут же расслабился и широко улыбнулся в ответ.

— Меня зовут Дмитрий, — сказал он, — ну что, давайте познакомимся поближе?

Поначалу девушки не поняли, что он хочет от них, протягивая руку, но потом быстро сообразили. Обменявшись с каждой рукопожатием, Дима немного задержал руку Лоры — она была единственной, кто в ответ крепко сжал его ладонь.

Затем Лора, просияв лукавой улыбкой, вдруг принялась стаскивать матрасы и подушки с кроватей в центр комнаты, отчего у Димы сладко ёкнуло сердце.

— Садись сюда, господин! — сказала она, указывая в центр импровизированного ложа, где возвышалась гора из четырех подушек.

— Я не господин… — пробормотал Дима, опуская на матрасы. — Я — друг.

— Что значит «друг»? — робко улыбнулась кареглазка Дорис. — Мы не знаем таких слов…

— Друг — это значит тот, кто вас любит, — ответил Дима.

Девушки переглянулись между собой: очевидно, слово «любить» тоже озадачило их.

Лора взяла коробку и поставила рядом с юношей; все девушки расселись вокруг него в грациозных позах.

Дима испытывал себя на вершине блаженства. «Точно турецкий султан!» — подумал он. Его неловкость проходила, заменяясь романтически-веселым настроением. Какие милые и простые эти девушки! Как с ними легко и приятно!

Он открыл коробку, достал апельсин и стал его чистить; девушки молча наблюдали за его действиями.

Затем он стал отламывать по дольке и класть в рот каждой из девушек. И вскоре зазвучал робкий смех… Дима стал поглаживать коленку Лоры, а в это время сидящая с другой стороны кудрявая брюнетка Розалин расстегнула две верхние пуговицы его рубашки и провела рукой по его груди. Пышногрудая Дорис и худышка Летиция принялись расстегивать его брюки…

Камилла Альбертовна постучалась в дверь комнаты, где жили четыре бывшие наложницы. Стук этот был уверенный, негромкий и немного нервный. За дверью послышалась возня, и вскоре на пороге появился растрепанный и сияющий Дима… Он торопливо застегивал рубашку и бормотал:

— Маменька, вы уже вернулись? А я тут девушкам апельсины принёс…

— Апельсины принёс? — машинально повторила Камилла Альбертовна, бросая взгляд вглубь комнаты, где, среди апельсиновых корок, скомканных покрывал и разбросанных подушек, сидели и лежали полуобнаженные улыбающиеся девицы…

И в этот момент она поняла, что ей нечего опасаться измены Дмитрия Леонидовича.