Мы укрылись за холмом – двадцать грузовиков и столько же танков с бронетранспортерами, покрытых облезлой краской, с расплавленными покрышками. И стали ждать.

– Три секунды, – сказала Салли Калпеппер.

Я почему-то решил, что это ошибка.

А потом небо над нами побелело, и я зажмурился, но даже сквозь веки увидел тень холма на фоне белых полей и отпечаток руля. Грузовики вздрогнули и задрожали, один крайний танк перевернулся.

Когда мы выглянули из-за холма, Девятой станции больше не было – только черные дымящиеся руины и никакого огня.

Приятное чувство.

Наступил следующий день: вокруг новый мир. Все такое чистое, свежее и краски очень яркие. Я жив, и живы близкие мне люди. Уже одно это обстоятельство приводит меня в восторг, так что я без конца хихикаю, а Гонзо – человек, не склонный к хихиканью, – полностью меня игнорирует. Я чувствую себя новеньким, вымытым, заново подключенным. Мое прошлое и настоящее словно бы хорошенько встряхнулись и встали на места. Я стал самим собой. Это так здорово, что я опять хихикаю.

Гонзо заработал небольшое (героическое) ранение. Я цел. Несмотря на странные взгляды друзей и на их явную заботу, я абсолютно невредим. У меня не отросли демонические крылья, я не позеленел и не превратился в чудище. Подозреваю, именно поэтому друзья и беспокоятся. Я – тот, кого пробило зарядом в квинтиллион вольт, и он полностью ушел в землю, слегка взъерошив мне волосы. Я упал с самолета, встал и отправился по своим делам. Бывает. Нечасто, необязательно и не тогда, когда хочется. Но чудесные избавления действительно бывают, и со мной случилось одно из них. По правде говоря, с Гонзо тоже, хотя у него разбита и обожжена рука, ребра перемотаны, а лицо чернее тучи. Он всегда злится, когда перепугается, – наверное, чтобы сбить с толку.

Словом, нам предстоит отдых. По негласному обоюдному согласию Гонзо везет меня домой.

Врата Рая малость повело, дерево на самом верху рассохлось. Несколько лет назад по просьбе Ли я выкрасил их в белый, но результат не понравился нам обоим, так что мы, как могли, отскребли краску и дали дереву обрасти мхом. Ветер, солнце и вода тоже сделали свое дело: остатки белого глянца облупились и слезли. Если грубо пихнуть ворота плечом, на землю посыплется маленький снегопад. Гонзо распахивает их привычным движением, и они останавливаются в колее, дрожа и вибрируя от удара, испытывающего их последние силы. Скоро они сломаются, надо будет менять. Возможно, я куплю ворота заранее и немножко подержу на улице, чтобы дерево не выглядело таким новым.

Опять запрыгнув в кабину, Гонзо втискивает грузовик в узкие ворота. Дело это непростое – проехать между столбиками, не сшибив их и не оцарапав машину. Гонзо танцует грузовиком шимми. Этот трудный путь он преодолевает медленно, сосредоточенно, и я узнаю каждый бугорок. Сперва идут две впадины-близняшки: лужи, по которым однажды проехали на машине. Затем сточная канава: железное русло поперек дороги, а перед ним галечная насыпь. За канавой еще одна ямка, где вода переливалась через край и размывала землю. Мы слегка покачиваемся на ходу. Затем идет очередная впадина (там, где новую подъездную дорожку пересекает старая), следы ног (своим детям я скажу, что их оставили великаны, потому что ямки изрядно увеличились в размерах с тех пор, как я перенес Ли через грязь и потерял в жиже ботинок) и каменная перемычка, отмечающая границу нашего двора. Гонзо, дорожа нашей семейной историей, проезжает все это очень аккуратно – я бы и сам лучше не справился.

Ли вот-вот откроет дверь. Нет, не распахнет – подобная неосмотрительность часто вознаграждается коммивояжерами и заблудшими странниками. Однажды к ней явился грабитель (громкое слово для той жалкой твари – пресмыкающегося социопата с грязными помыслами и мешком судимостей за душой), но Ли – не беспомощная городская домохозяйка и умеет постоять за себя. Повалив грабителя на спину, она вместе с ним дождалась жандармов.

Словом, Ли чуть-чуть приоткроет дверь и убедится, не ждет ли ее там разочарование. Глянет в щелку. Увидит грузовик, но он будет чужой – хотя она уже услышала это по шуму двигателя и незнакомому скрипу покрышек. Тогда она всмотрится в тонированное лобовое стекло и, быть может, увидит нас. Или мы сразу вылезем из кабины. Тогда она распахнет входную дверь и пойдет мне навстречу. Не очень быстро, и сперва никаких глубоких поцелуев – прежде надо успокоить сердце. Ли посмотрит, нет ли на мне новых ссадин. Я был в отлучке больше недели. Ли – тоже сотрудник нашего Агентства и порой ездит с нами в качестве медика и сменного водителя, но она не любит видеть меня за работой и часто остается дома – принимать звонки и квартирмействовать. В разлуке мы считаем часы. Вместе – никогда. Сегодня будет пьянка и праздник, и только потом мы ляжем в постель, чтобы владеть и обладать.

На крыльце горит фонарь, потому что небо внезапно потемнело: солнце закатилось за горную гряду, и из долины пришла ночь – будто миру завязали глаза. Пока не поживешь в этих местах, не представишь, сколько здесь длятся сумерки и как много зависит от отражения света. Сумерек нет как класса – лишь тускло поблескивают горные вершины да в темноте пахнет деревьями. Земля на самом краю Жилой зоны досталась нам по дешевке. В конце долины видна Граница и то, что за ней.

Когда благодарные страны – мэрства, по сути, хотя они еще не смирились со своими жалкими размерами, а Компания только-только зарождалась – стали межевать землю, они поделили ее согласно затейливой системе плюсов и минусов, так чтобы у каждого был участок, который он мог бы назвать своим. Городская земля досталась лучшим. Работа на «Трубоукладчике-90» обеспечила меня изрядными бонусами, и если б мы не нуждались в жилье, то купили бы на них личный самолет или бриллиант размером с кулак. Однако мы нуждались.

Мы подумывали о Мансардах Таллакра, богемных районах нового мира. То были длинные, беспорядочные агломераты, застроенные псевдопроизвольно и почти затейливо, с целью поселить людей на небольших площадях. Мансарды обычно располагались на окраине городов, но в глубине Жилой зоны – дешево и сердито. Мы обошли одну такую Мансарду: бежевые стены, органичный интерьер (понятия не имею, что это такое) и кремовые кожаные диваны из шкур павших в боях овец – швы можно заметить, только если хорошенько приглядеться. В квартире была встроенная кухня и маленький балкон, выходящий на Новый Париж (Компания возвела его на руинах бывшего Большого Каймана, назло озверевшим французам), а также встроенные светильники и душ с повышенным давлением воды. Цвета идеально подходили друг другу, все линии были плавные и прохладные. Когда мы добрались до машины, Ли уже рыдала. Она так возненавидела Мансарду, что едва могла двигаться. Каждый мускул ее тела окаменел, рука крепко вцепилась в мою. Квартира скверная, пустая и похожа на гроб, в котором ее похоронят. Ли возненавидела всех, кто посоветовал ей это жилье. Она захотела спалить Мансарду к чертовой матери и скормить советчикам проклятый диван.