Нет, не как раньше: будут новые хлопоты, тяжелый труд. Новые знакомые. Рано или поздно будет успех. Яркие афиши, признание, букеты, поклонники.

Однако в этой жизни не будет Максимилиана с его странными глазами, уверенными руками и кривым носом. С его ароматом гвоздики и табака, чрезмерной любовью к идеальным стрелкам на брюках и дорогим ботинкам. С его резкостью и снисходительностью, трогательной заботой и скользкими шутками, проницательностью и типично мужской твердолобостью. Не будет чувства внутренней свободы и дерзкого азарта, которые она получала от стычек с ним, и не будет радости от его поцелуев.

Это будет унылая жизнь.

Кончится безумное приключение в городе механических диковин, они вернутся в столицу и там все будет по-другому. Он будет иногда приезжать к ней на съемную квартиру — когда у него найдется для нее время. Будет давать ей деньги и рекомендации нужным людям. А потом чмокнет в щечку на прощание и больше не появится. Аннет с самого начала прекрасно понимала, что это не навсегда.

Ладно. Она хорошо сыграет роль, которую он ей отвел, но в своей интерпретации. Первой расставит все точки. Скажет те слова, которые так боится услышать от него в недалеком будущем.

Аннет вздохнула, сцепила пальцы, прокашлялась и выпалила легкомысленным тоном:

— Знаешь, ты был прав, когда рассуждал на дирижабле о двух видах эмансипированных дам. Помнишь? Пожалуй, я и правда принадлежу ко второму типу. Только вчера это поняла. Я из тех, кто…, — она нахмурилась, вспоминая его слова, а затем процитировала: — «не любят бессмысленных ритуалов вроде цветов и конфет». Да-да, именно так. Не надо мне от тебя ни цветов, ни конфет, ни съемной квартиры рядом с твоим домом, ни ролей в театре. Мы прекрасно провели время вместе! Спасибо, это было чудесно. Но когда мы вернемся в столицу нам, наверное, лучше не встречаться. У каждого из нас свой путь. Мне не хочется иметь покровителя. Во-первых, это пошло. Во-вторых, это лишит меня радости добиться хоть чего-то самостоятельно. В-третьих… покровитель станет помехой.

Видишь ли, я надеюсь встретить мужчину, который будет … партнером, равным мне во всем. Который не будет относиться ко мне снисходительно. Которого я захочу добиваться, чтобы стать важной частью его жизни. Его спутницей и правой рукой. А он будет… моей правой рукой.

Аннет понесло. Она заговорила с неистовыми интонациями Клары Перкин, чью лекцию о мировоззрении «новых женщин» она посетила накануне отъезда из столицы. Говорила, и сама себе поражалась.

— Я сама приду к такому мужчине и сама предложу… — она замешкалась, — быть со мной до конца дней, — закончила она слабым голосом.

Ей не верилось, что она все это сказала. Боже, что на нее нашло! Это он виноват. Он вывел ее из себя.

Максимилиан ошарашенно молчал.

— Что ж, твоя позиция заслуживает уважения, — молвил он, наконец, — и выступление было впечатляющим. Готов аплодировать. Но прошу, дай мне время переварить все, что ты на меня вывалила. Только потом я смогу высказаться разумно. Пока не знаю, что мне хочется больше: хорошенько наорать на тебя или напиться до беспамятства. Пожалуй, совмещу оба приятных занятия.

Аннет махнула на него рукой. Пусть думает о ней, что хочет. Она-то решила, что он в нее влюблен. Ничего подобного. Она его развлекает и занимает своей взбалмошностью, вот и все.

Ужасно хотелось разреветься. Аннет отвернулась и пошла прочь.

У входа в лабиринт появилась знакомая долговязая фигура. Петр разложил подставку для шарманки, кряхтя, водрузил на нее свой инструмент. Снял шляпу, перевернул, опустил на землю. Подумав, бросил на засаленный подклад пару медяков — намек для туристов не жмотиться и помочь бедному шарманщику. Затем поплевал на ладонь и повернул ручку пару раз. Шарманка всхлипнула и заныла.

Аннет решила подойти к нему. Ей не хотелось оставаться с Максимилианом наедине и продолжать ненавистный спор, который ни к чему не приведет.

— Аннет, хватит. Ты придумала неизвестно что, сделала странные выводы, — говорил Максимилиан ей в спину, а она шла и не оборачивалась.

— Добрый день, господин Колезвар! — звонко приветствовала она шарманщика. — Как ваша голова? Не болит? Мне жаль, что я так сильно приложила вас горшком. Однако сами виноваты. Напугали меня до чертиков. Призрак из вас получился очень страшный, нужно отдать вам должное.

Петр глянул на нее с неприязнью и машинально потер наклеенный на лоб пластырь. Аннет порылась в сумке и высыпала в шляпу горсть мелочи. Петр приободрился и закрутил ручку шарманки быстрее. Полилась тягучая мелодия. Максимилиан чертыхнулся и взял Аннет за локоть

Она стряхнула руку Максимилиана, шагнула к Петру и торопливо спросила:

— Что за мелодию вы играете?

Шарманщик прокашлялся, сплюнул и буркнул:

— Гимн города. Его Жакемар сочинил. Исполнял на чем угодно: на клавесине, на скрипке, на водяном органе, на коровьих колокольчиках и на бутылках. Очень он ему нравился. Писал, что это самое его совершенное музыкальное творение, так-то вот.

И Петр запел надтреснутым голосом, отчаянно фальшивя:

— Из сееердца гор примиии бесценный дааар! Он слааадостью наполнит дууушу!

Прогуливающиеся неподалеку туристы деликатно зааплодировали, в шляпу полетела мелочь.

— Исполнял на органе, говорите? На гидравлосе? — вскрикнула Аннет и подалась вперед так стремительно, что шарманщик испуганно отшатнулся и глянул опасливо. Голова у Аннет закружилась от внезапно свалившегося озарения. Она так разволновалась, что даже ссора с Максимилианом, боль в разбитом сердце и утраченные надежды отступили на второй план.

Водный орган! Вот оно, вот! Неужто это и есть ключ?

Аннет повернулась и кинулась прочь.

— Куда? — вскричал Максимилиан.

— Я знаю, где вход в мастерскую Жакемара, — бросила она на ходу. — Вперед! Проверим мою догадку.

— Какую догадку? — он схватил ее за руку и заставил обернуться.

— Органист. Гимн, — коротко произнесла она и увидела, как на его лице вспыхнуло понимание.

— Вот оно что. Но погоди, ты хочешь прямо сейчас…

— Да. Прямо сейчас. Нельзя терять ни минуты.

Аннет спешила по аллеям и тропкам, гравий хрустел под ее ногами, ветерок обдувал разгоряченное лицо. Максимилиан размеренно шагал рядом и вопросов не задавал.

Этим утром круглая лужайка в сердце лабиринта выглядела по-праздничному. Органист сверкал свеженачищенной бронзой, над его треуголкой кружились бабочки, а по вытянутым над клавишами пальцам прыгали пичужки. В сторонке была выставлена дюжина низких скамеек и прилавок для продажи прохладительных напитков.

Аннет обошла лужайку, постояла возле незапертой деревянной будочки, пошарила рукой в переплетении труб и рычагов, с помощью которых запускался механизм гидравлоса.