далеко. И в этом его вина. Его боль.

Почему только Хэ Су вынуждена испытывать эту боль вместе с ним? Почему он не смог уберечь её от этой боли? Что с ней будет, когда она узнает правду, которую он так и не сумел произнести сейчас?

Что будет с ними обоими?

И главное – как ему всё исправить?

***

А Чхве Чжи Мон никуда и не исчезал.

Он делал то же, что и всегда: наблюдал и бездействовал, бездействовал и наблюдал, готовый при первой необходимости вступить в игру и вернуть всё на круги своя. Но пока его вмешательство не требовалось. Король, не выдержав бремени власти, угасал, как это было ни прискорбно, а принцы занимались своими привычными делами.

Ван Ын продолжал тиранить свою любящую жену, и делал это так по-детски, инфантильно, что просто руки чесались взять суровую хворостину и научить его уму-разуму. Или ещё лучше – загнать бы его в северную крепость, под начало тестя на месяцок-другой. Пусть на своей изнеженной шкуре попробует, каково это – защищать свою страну, семью, жену. Но Пак Сун Док и тут была выше Ван Ына на целую голову: уж она-то умела и воевать, и терпеть лишения, и преодолевать трудности. И что только она нашла в этом вечном мальчишке?

Вот Ван Чжон уж точно оказался на своём месте: в таком возрасте добиться настолько значимых военных успехов! Всего за какой-то год четырнадцатый принц полностью изменился: избрав военную службу, он превратился из импульсивного юнца в мужчину, и уже делал успехи на благо страны. А за то, как он расправился с пиратами, король и вовсе произвёл его в чин генерала.

Бэк А по-прежнему шарахался от дворца, где ему пришлось пережить горькие потери, и пропадал в путешествиях, безуспешно пытаясь забыться в чужих землях, заблуждаясь лишь в одном: куда бы он ни пошёл, где бы ни стремился избавиться от болезненных воспоминаний, туда они неизбежно придут вслед за ним. И не будет ему покоя, пока он не отыщет его в своей собственной душе.

Ван Вон оставался собой и продолжал по-крысиному обстряпывать свои тёмные делишки, прислуживая то одному, то другому властолюбивому брату-интригану. Если бы мог, Чжи Мон давно бы вывел его на чистую воду, но он – увы! – не мог: время девятого принца ещё не пришло. Да и мараться о такое презренное существо астроному, честно говоря, было до омерзения противно.

Всё его внимание сейчас было сосредоточено на Ван Со и Ван Уке. Оба они находились ближе всего к трону, но если первый защищал короля всеми доступными ему средствами, безоговорочно и преданно, то второй, а вернее, восьмой, уже давно превратился в бессердечного циничного манипулятора. Он так искусно плёл свою паутину интриг, что Чжи Мон не мог им не восхищаться, как в своё время королевой Ю, притом что осуждал и презирал их обоих не меньше.

А вот за Ван Со звездочёт наблюдал особенно пристально со дня неожиданного возвращения того из приграничья. Четвёртый принц шёл по лезвию судьбы, опасно балансируя между долгом и стремлениями собственной души. И любая мелочь могла толкнуть его в неверную сторону в неудачное время. Посему Чжи Мон старался ни на миг не упускать его из вида, при этом не попадаясь ему на глаза.

Но наступил момент, когда дольше оставаться в тени было невозможно: приближался очередной кризис власти в Корё, в котором Ван Со предстояло сыграть ключевую роль – и он это сделал, сам, без подсказок и наставлений, на благо государства поступившись собственным счастьем и надеждами.

И тем самым сделал ещё один серьёзный шаг к трону.

Когда Чжи Мон вслед за королём появился на ступеньках дворца, провожая принцессу Кён Хва Гён к паланкину, он поймал вспыхнувший негодованием взгляд четвёртого принца: ну как же, он столько бегал и прятался от Ван Со, что странно, как тот не пришиб его прямо на глазах Хеджона и его несчастного ребёнка. Но четвёртому принцу было не до астронома. Глядя, как старший брат жертвует своей родной дочерью, Ван Со терзался собственными воспоминаниями, которые таки привели его к единственно верному решению в тот момент, хотя оно и стоило самому принцу новых кровавых ран на сердце.

Чжи Мону практически ничего не пришлось для этого делать. Он лишь раз воспротивился королю, заявив, что неправильно отправлять столь юную принцессу во вражеский стан киданей – и его стрела, пущенная на самом деле не в короля, а в четвёртого принца, достигла своей цели: Ван Со поступил так, как следовало.

Но теперь, стоя за его спиной на верхнем этаже своей башни, Чжи Мон испытывал нешуточные угрызения совести. Он видел, как принц полночи мерил шагами балкон, как напряжённо сведены его плечи и неподвижен тусклый взгляд. Намертво привязав себя невидимой цепью долга и ответственности, Ван Со продолжал рваться с этой цепи к своей собственной мечте, которую предал, согласившись на брак с дочерью короля.

Дождавшись, когда принц перестанет метаться, Чжи Мон с тяжёлым вздохом вышел из своего укрытия и шагнул на балкон. В глубине души он побаивался, что, увидев его, Ван Со вновь вернётся к своим волчьим замашкам и схватит его за горло, но, видимо, те времена прошли и принц остепенился, перейдя к другим методам увещевания, или, что вернее, его скорбь достигла таких пределов, что ему было не до рукоприкладства, ведь он даже не обернулся на звук шагов астронома и не поинтересовался, где же его носило.

– Вы приняли серьёзное решение, – осторожно начал Чжи Мон, вставая рядом с замершим в тяжких раздумьях Ван Со.

– Если я вступлю в брак с принцессой, королева Ю, семья Кан и прочие кланы ошибочно станут думать, что я претендую на трон, – глухо отозвался принц. – Но так я смогу держать могущественные семьи под контролем и предотвратить нападение на короля.

– Вы всё просчитали, – уважительно кивнул Чжи Мон. – Ваши навыки ведения политической борьбы значительно улучшились.

Это была не лесть ради поддержки или утешения. Это была простая констатация факта.

– Но есть одна проблема, – надтреснутым голосом продолжил Ван Со, глядя куда-то в пространство. – Я что, снова стану псом на поводке у брата? Такова моя судьба?

Что Чжи Мон мог на это ответить?

Когда-то верность четвёртого принца нынешнему королю выросла из простой детской привязанности и благодарности за доброту. Ведь только Ван Му считал его не зверем, а человеком, и поначалу дикий волчонок,