Реляция эта необычна тем, что в ней нет описания сражения, носит она особенный характер. Потемкин фразой «его искусством и храбростию приобретена победа, и я приемлю смелость повергнуть его чрез сие с храбрым воинством к освященным Вашего Императорского Величества стопам» ходатайствует перед государыней о награде полководцу и его войскам за победу.

За сутки до ее написания главнокомандующий шлет А. В. Суворову очень теплое письмо:

Да, по прочтении такого письма понимаешь, что этих двух великих русских людей связывали в тот час чувства самой глубокой человеческой приязни и душевного доверия. Нам ясно, что на следующий день, когда князь писал реляцию императрице, сердце водило пером его. Заметим, кстати, что никому из своих подчиненных «великолепный князь Тавриды» таких писем никогда не писал. Что ж удивляться, что, получив это письмо, Суворов 18 сентября, когда реляция уже была на пути в Петербург, садится за стол и пишет своему фельдмаршалу следующие строки:

Да, здесь он просит высокой награды. Письмо это не пропало втуне: 22 сентября Потемкин написал Екатерине II:

Письмо Потемкина еще ехало в Петербург, а уже через три дня, 25-го, А. В. Храповицкий отметил в своем дневнике:

Содержание записок более чем многозначительно: курьером, возвестившим о славной виктории, был послан старший брат нового фаворита П. А. Зубова, тем самым делали приятно императрице и задабривали фаворита, так как подобному курьеру был гарантирован новый чин за доставление счастливой вести. Кроме того, настроение государыни сразу улучшилось, и она стала активно использовать эту победу, потребовав в тот же день сообщить иностранным дворам о русских триумфах и тем придать больше веса своему желанию рассматривать вопрос о мире. Тут же, не откладывая в долгий ящик, сообщает в Германию и в Париж своим давним корреспондентам о наших военных успехах, дабы воздействовать на европейское общественное мнение в свою пользу и в пользу России. Да, победа Суворова пришлась как нельзя более кстати. А при дворе, замечу вам, кто вовремя угодил, тот наиболее и мил бывает. Особенного примечания в «Записках» заслуживает указание на то, что письмо к Наташе-Сувороч-ке, написанное с поля сражения, в копии уже известно императрице и всеми цитируется. Что и говорить, нравы XVIII столетия были, право слово, странные: то, что сегодня является предосудительным, тогда было делом обычным и свидетельствовало скорее о популярности автора, чем о нарушении тайны переписки.

После всего произошедшего стоит ли удивляться тому, что записал в своем дневнике услужливый А. В. Храповицкий:

Да, честь была велика, но к заслуженному награждению полководца привязали очередную ступеньку карьерной лестницы самовлюбленного фаворита, что было вполне в духе придворных нравов. Как будто чувствуя, что происходит в покоях Зимнего дворца, за сутки до возведения нашего героя в графское достоинство Потемкин пишет императрице о значимости того, что свершил полководец на берегах Рымны и Рымника: