Писал наш герой вскоре после победы любимой дочери Наташе. Возможно, это было по возвращении в лагерь при Бырладе. Но первому сообщил он коротким письмом, всего в три с половиной строки, Потемкину. Начиналось оно характерно, по-суворовски:

Так писал он в 1788 г. по сожжении турецкого флота в Лимане.

После этого он молчал десять дней, и Потемкин был вынужден 31 июня послать строгий запрос нашему генерал-аншефу:

В последней фразе запроса можно усмотреть источник недовольства фельдмаршала: он упоминает Репнина, который также не получил подробного донесения. Судя по всему, Репнин инспирировал недовольство Потемкина Суворовым, выставив его нерадивым подчиненным. Это была неправда, а точнее, ложь, ибо уже 25 июня, как только кинбурнский герой прибыл в лагерь при Бырладе, он направил Репнину письмо:

Далее полководец излагал план похода совместными силами Репнина и своими на Измаил, где, по дошедшим сведениям, концентрировался 30-тысячный корпус Гассан-паши, бывшего противника на водах Лимана. Суворов предлагал идти из Бырлада на Фальчу, перейти на левый берег Прута, там соединиться с Репниным, дислоцировавшимся между Дубоссарами и Кишиневом, и идти к озеру Ялпух. Обойдя слева Табак, стоящий на северном берегу озера, идти левым берегом Ялпуха к нижнему Дунаю, на Измаил:

Он настолько уверен в грядущей победе, если дерзкий план его будет принят, что прямо и пишет об этом:

Но князь Репнин был слишком себе на уме, да и ревнив к чужой славе. Он сразу же понял, что если замысел нашего героя удастся, то и главная ветвь лавра достанется Суворову. Это вовсе не входило в планы многомудрого князя, и он предпочел новой военной победе русского оружия возможность потихоньку подставить под раздражение главнокомандующего своего слишком прыткого подчиненного. Однако же и сам получил от Потемкина долю «колотушек» за слишком усердные поздравления австрийского полководца с победой при Фокшанах:

Что ж, Репнин получил заслуженно, ибо, стараясь принизить заслуги Суворова, он принижал мужество и доблесть русской армии, а этого Потемкин никому простить не мог.

Между тем реляция о победе достигла государыни, и А. В. Храповицкий 7 августа записывает в своем дневнике:

А что ж наш герой, как он проводит время, пока завистники тайно хулят его, а императрица радуется победам его? Он сам рассказывает об этом в письме из Бырлада к любимой дочери от 21 августа:

Согласитесь, любезный читатель мой, непривычно нам, знающим его лишь по бронзовым монументам да парадным приглаженным портретам, вдруг прочитать и представить себе полководца, который, как мальчишка, ловит скворчонка-слетка, кормит его и жалеет, что тот, встав на крыло, улетел в родное гнездо. Не в этом ли мальчишестве, сохранившемся в 60-летнем генерале, секрет его пламенного воображения, помогавшего ему бить врага на полях сражений?