Из одежды на нем имелись только штаны, и это позволяло видеть сетчатую желто-черную кожу, напоминавшую крокодилью чешую. Руки до локтей покрывала густая шерсть, из живота торчали длинные зеленовато-серые щупальца с красными ртами-присосками. На груди, погруженные в розоватые реснитчатые орбиты, располагались некие подобия глаз, общим числом четыре штуки.

Они деловито моргали вразнобой, поворачивались туда-сюда, а порой еще и меняли цвет.

– Ой, мама, – тонким голосом сказал Бартоломью. – Я что, брежу?

– Если только вместе с нами, – отозвался я. – А я в бреду предпочитаю видеть не всяких уродов, а приятных голых теток, что настроены ко мне более чем дружелюбно. Так что это, увы, реальность.

На этот раз никто из провожатых нас не одернул. Злобные дядьки добыли веревку и начали приматывать нас к свободным обелискам. Меня разместили между Твардовским и одним из туристов, выглядевшим так, словно его одурманили наркотой.

– Привет, старичина, – сказал я колдунцу, с которым мы беседовали в краковской гостинице. – Что, поймал тебя твой дружбан? Не помогла тебе та желтая побрякушка и урод Хастурр?

Твардовский посмотрел на меня со спокойной обреченностью.

– А, это ты… И у вас, я смотрю, не получилось навредить Ему. Что же, теперь мы все умрем, но это только к лучшему. Мы погибнем, но мир погрузится в пучину ужаса и боли, человечество станет мясным стадом для Властителей Древности, пищей и источником развлечений.

– Но Шоррот не собирается будить Кхтул-лу, – сообщил я. – Он хочет его усыпить!

Твардовский усмехнулся, показав крепкие желтые зубы, из бороды его на пол посыпались белые червячки.

– Он может думать все что угодно, – сказал он. – Но на самом деле человек способен управлять одним из Древнейших так же, как палец управляет человеком. Они могучи, и мысли их – как ядовитый ураган, несущийся над землей… И как перед ним может устоять смертный?

Глаза старикана заблестели безумием, изо рта полетела слюна.

Я же почувствовал некоторое облегчение: а ведь и в самом деле возможно, что Хаим Шоррот лишь марионетка Пожирателя Душ, и мы не зря мешали его коварным проискам.

– Кончай визжать, – прозвучавший прямо над ухом гулкий голос дал понять, что наш «друг» явился в грот собственной персоной. – Противно слышать твои безумные вопли.

Тот, кто называл себя Джаваном Сингхом, Ирге О’Дилом и другими именами, был не в привычном сером костюме, а в черной лоснящейся хламиде без рукавов. Подол ее волочился по полу, а еле заметные высверки давали понять, что одеяние расшито серебряной нитью.

– Визжать? – Твардовский содрогнулся всем телом так, что многотонный обелиск качнулся, и после этого перешел на странный язык, похожий на английский примерно так же, как церковнославянский на русский.

Бывшие друзья и коллеги какое-то время препирались, пока Шоррот не рявкнул что-то злобное и не зашагал туда, где был привязан чешуйчатый уродец с глазами на груди. С ним наш гостеприимный хозяин затеял разговор на чистейшей латыни, какой не устыдился бы и «добряк» Калигула, и я даже разобрал несколько слов: «кровь», «призыв» и «отец».

Беседа закончилась тем, что чешуйчатый зашипел и задергался, словно пытаясь вырваться.

– Не беспокойся, – на английском посоветовал ему предводитель сектантства. – Он тебя не спасет!

Дверь, через которую мы попали в грот, распахнулась, и из нее начали выходить люди – мужчины и женщины. Лица многих показались мне знакомыми – мы видели их, наблюдая за ритуалом в пещере на мысе Корснес.

– Началось, – негромко произнесла Ангелика, и это единственное слово я почему-то услышал очень четко, несмотря на то, что находилась белокурая бестия довольно далеко, да и тишины вокруг не было.

Похоже, что и в самом деле началось.

Чем больше шкаф, тем громче падает.

Мастер Гамбс

Скособоченный Шоррот прошел туда, где край бетонной плиты облизывали черные, как смоль, волны. Встал, обратившись лицом к воде, и за его спиной выстроились последователи.

– Приступим, братья и сестры, – сказал на английском глава Церкви Святой Воды, и его паладины дружно рухнули на колени.

Понятное дело, сейчас будут орать, бормотать и всячески ритуальничать.

Самое время для того, чтобы подумать об освобождении. Связали меня вроде неплохо, но вот без присмотра оставили зря. Ведь всем известно, что любая веревка сдается перед неукротимой человеческой волей.

Шоррот вскинул руки, выкрикнул что-то, и по гроту поплыл некий звук – звон не звон, вой не вой, стон не стон, – от которого у меня завибрировало в голове. Чешуйчатый уродец с глазами на груди вскрикнул, зенки Твардовского чуть не вылезли из орбит, а волосья встали дыбом.

В дело вступили последователи нашего «друга», но эти просто завопили, завыли и запричитали. Мой не лишенный музыкальности слух был оскорблен самым непристойным образом.

«Как на цыганских похоронах», – подумал я и принялся деловито подергиваться в путах.

Эти засранцы даже если и не убьют тебя самого, так точно похоронят твое чувство прекрасного.

Веревки, которыми меня примотали к обелиску, годились бы и для того, чтобы пришвартовать «Титаник». О том, чтобы разорвать их, нечего было и думать. Зато имелся шанс на то, чтобы немного их растянуть, ослабить и попытаться выбраться.

Слегка поругавшись по поводу того, что Силы Добра и Света вместо того, чтобы быстренько подкинуть мне нож, пьют где-то пиво, я принялся за дело. Краем глаза отметил, что и Ангелика старается освободиться, но пока без особых успехов.

Понятное дело, наша шпионская барышня всем хороша, но вот в массе тела мне уступает.

«Ничего, как-нибудь…» – я пыхтел, всем организмом наваливаясь на веревки, которые держали меня от плеч до пояса, и пытался растянуть их хотя бы на микрон, и еще на один, и еще.

Шоррот и его кодла тоже времени зря не теряли.

От их завываний потолок пошел рябью, а вода забурлила, точно на дне забили гейзеры. Затем весь остров хорошенько тряхнуло, и я ощутил, что падаю вместе с ним. Фьярой словно проваливался в бездну и несся вниз со всевозрастающей скоростью.

Голова закружилась, перед глазами все поплыло, в ушах загудело, а когда зрение вернулось, я подумал, что изнуренные обилием впечатлений мозги не выдержали, и начались глюки.

Бетонная площадка, обелиски и стена с дверью остались на месте, зато потолок растворился в зеленоватом тумане, а там, где недавно плескали холодные волны, обнаружился хорошо знакомый мне пейзаж – опутанные водорослями, чудовищно искаженные, наклоненные здания, возведенные уймищу лет назад, причем никак не людьми.

И среди них – гробница того, кто известен посвященным как Пожиратель Душ.