в его потертые рукава дряхлой куртки, словно не представляя, что происходящее реально, она завывала одну и ту же фразу, поселившуюся на ее соленых от слез губах:

— Пап…очка, папочка, ты… ты… ты со мной.

Притянув к себе её лицо, застланное той жгучей горечью, выходившей из нее, которую ей выдалось испытать прежде, чем дожить до этого долгожданного дня, отец, словно всхлипывающим голосом ребенка с глубоким трепетом выразил, смотря дочери в красные от слез глаза:

— Когда я был так далек от тебя, я любил тебя в мыслях…

В этот миг по их телу пробегал такой трепет жизни, что сама смерть, казалось, была побеждена вечной любовью. И в обоих закралась мысль, что есть одна-единственная в мире вещь, что бессмертна и не повергается во прах, что возрождает к жизни у смертного одра, — любовь.

Уставившись невидящим взором в стену, удалив след набежавшей слезы, меня охватывает дрожь от странного волнения, словно все, все действия главной героини испытываю на себе я.

Как бы я отнеслась, появись отец передо мной? Какие бы я ощутила чувства? Кинулась бы так же в его объятия, как это сделала несчастная Луиза? Нашлось бы выражение любви в его словах?

Но… у отца Луизы были благородные цели оставить на время семью, а какими мотивами была полна голова моего отца?

Я постоянно возвращаюсь к мысли, что он несколько раз отымал у Джейсона возможность находиться со своей супругой, намеренно влезал в чужие отношения, он позволил на моих глазах с жадностью впиваться в губы Марии. Он не думал, не думал, что я, дочь, узнав, почувствую, раз позволил прибегнуть к измене! Однако в сознание настойчиво пробирается, что забыть этого человека не позволяют именно хорошие воспоминания.

С момента ухода Джейсона, отец не бросал Джексона, Питера. Помнится, когда на выходные он брал их с собой на рыбалку и братья меньше бранились друг с другом, но улов долго не могли поделить между собой и порой папа отдавал пойманное им двоим, чтобы те не погрызли каждого. Я держала обиду, поскольку они не брали меня с собой, но Питер, которому было девять лет, мальчишеским, как сейчас помню, голосом утверждал, что это мужское занятие и мне оно не придется по вкусу.

Питер рассказывал, что отец помог ему побороть зависимость, что удивляет меня не меньше, чем то, как он переживал, когда тот был в коме. Но он же знал, что это его сын, быть может и поэтому к нему было таковым отношение. А на меня отец мог проще простого спустить пыл, обругать и указать пальцем на оплошность или ошибку.

В тоскующем сердце что-то подсказывает, что я должна его простить, но упорно не сознаюсь в этом сама себе.

С ласковостью повертев в руках носовой платок, приложив его к себе, я будто вдыхаю веяние давно ушедшего времени. Образующееся во мне своеобразное ощущение его присутствия, волнует сердце, которому так хочется почувствовать силу отцовских объятий и услышать: «Когда я был так далек от тебя, я любил тебя в мыслях…»

Глава 28

Милана

Находившись во власти воспоминаний большую часть ночи, в утренние часы организм вынуждает продолжить сон, никуда не вставая. Джексон, несмотря на то, что кашель не давал ему покоя в часы рассвета, крепко спит, а я с неохотой собираюсь на день рождения.

Надев бежевую юбку-плиссе с широким ремнем, белый узорчатый вышитый короткий топ с квадратным вырезом, белые кеды, накрутив кудри и собрав их в небрежный хвост на затылке, обмотав светлым атласным длинным платком, создав макияж, сделав акцент на ярко-бордовой помаде на губах, захватив кожаную коричневую сумочку, я спешу в район Ла-финка. Будто по чьему-то настоянию, в этот день, когда я решилась практиковать навыки пунктуальности, с которой я успела соскочить не так давно, все красные светофоры оказываются моими.

Взрывная музыка, не позволяющая не совершить ни одного движения телом выдает, что снятая Джуаной на день вилла уже принимает гостей в свои широкие просторы.

Следуя пешим шагом по течению музыкальной композиции, я зачарованно оглядываю место, окружённое гранатовыми и апельсиновыми рощами. Захожу в распахнутую дверь, глазея на бассейн, с голубой водой, простирающийся в двух шагах от дома, который так и призывает окунуться и охладиться от духоты воздуха. В округе никого нет. На ухоженной террасе с садом, между двумя деревьями повешен гамак, на который не терпится лечь, взять художественную книгу, роман, или лист, чтобы погрузиться в свою писательскую вселенную в объятиях у солнышка, под голубыми небесами и не колышущими водами домашней речушки, на которой лучики солнца отбрасывают полоса переливающегося золота. А где все?

Услышав хлопанье ворот, слегка оборачиваюсь, теряясь в своих мыслях, поймав взглядом вольно шагающего мужчину в джинсовых с дырками шортах и обтянутой белой футболке, показывающей, насколько крепко его спортивное телосложение. На глазах у него нацеплены черные солнцезащитные квадратные очки. Самоуверенная походка, серьёзный вид, сандалово-древесный аромат парфюмерии, позволяет определить Мейсона.

Он приближается и, поприветствовав меня, приподняв кверху очки, заявляет, обозрев меня с головы до пят:

— Изумительно выглядишь.

Со скромной улыбкой, образовавшейся на губах, отвечаю:

— Взаимно.

Он незамедлительно добавляет:

— Но не краше, чем моя Мэрилин Монро. — Его лицо просветлело.

Опустив глаза, чувствуя волнение, что он не стесняется в выражениях, сподобив хранящий в сердце образ святым ликом, я мямлю:

— Ты всё ещё надеяш…

Не успеваю закончить, как Мейсон с уверенностью восклицает:

— Я найду ее сегодня! Я сердцем ощущаю — она здесь!

От таких выражений меня коробит. Сердце подсказывает ему истину. Я точно затащила его в темницу бешеной страсти.

Что мне мешает сознаться ему и признаться во всем напрямик, зацепившись за соломинку его прекрасного настроения?! В самом деле, что в этом такого, что он узнаёт, что это была я? Претендовать на место моего мужчины он не сможет, имея перед собой преграду, двойную преграду. И к тому же, узнав, он не будет страдать, влюбляясь в образ, ежедневно подпитывающий вспыхнувшими чувствами обольщения, чего не должно быть. Он напрочь нарушил своей любовью, и без того перевернутый ход моей жизни.

Решив, что надо быть мужественной, я делаю для этого нечеловеческие усилия, пока он обозревает территорию и отдается молчанию, в котором плодятся затаенные мысли.

— Мейсон, тебе не стоит принимать всерьез эту… — не продолжаю, увидев, как он приподнимает одну бровь, — эту, эту девушку, ведь она…

— Милана, Мейсон, — вскрикивает Джуана и откуда ни возьмись появляется в нескольких метрах от нас. И так всегда. Как только соберешься