Мяк шёл почти что на ощупь, ориентиром служили кирпичные стены, остатки старых каменных заборов и труба кочегарки. Он осторожно обошёл мусорку, несколько железных контейнеров, наполненных старым хламом, и вышел в переулок, ведущий к обиталищу Нуды. Впереди горел огонь. Слабенькое мерцание было заметно в проёме окна в нескольких десятков метров от Мяка.

«Опять бродяги забрались и развели костёр», — подумал Мяк и вдоль стены двинулся в сторону огня. Пока он осторожно продвигался вперёд, сполохи света за окном усилились, и Мяк понял, что некто подбросил дрова и пламя разогрелось сильнее.

«Сожгут строение, — подумал Мяк. — Испортят убежище Нуды, да и трубу тёплую могут повредить».

Костёр горел почти что над Нудиным подвалом.

«А может быть, это Нуда так развлекается на бюллетене?» — подумал Мяк и прогнал эту дурную мысль, потому что Нуда хоть и считался болтуном, но разумность его не подвергалась сомнению.

Мяк проник через проём, где когда-то находилась входная дверь, на ощупь поднялся по ступенькам к площадке первого этажа, определился, что костёр находится слева от него, и нащупал дверь в помещение, где, по его расчётам, полыхал огонь. Дверь, когда-то обитая то ли кожей, то ли ещё чем-то под кожу, уже давно была разодрана в клочья, во многих местах покрытие было сорвано, и Мяк нащупал старую дверную доску. Он несколько минут пытался найти дверную ручку, но ни справа, ни слева ручки не обнаружилось, только глубокое отверстие от вырванного замка указывало на то, что когда-то ручка существовала и бывшие обитатели ею пользовались.

Мяк постучал в дверь, некоторое время перебирал пальцами косяки в поисках кнопки от звонка и, поймав себя на мысли «Какие звонки в заброшенном доме?», бросил все попытки цивилизованного проникновения в помещение. Он просто надавил на дверь, но результата не добился — дверь не поддалась. Мяк вышел наружу, сполохи огня по-прежнему освещали комнату. В желании уловить хотя бы какие-нибудь звуки Мяк прислушался, но за окном, где, на удивление, ещё стёкла были целы, ни единого звука не ощущалось. Мяку даже показалось, что там вообще никого нет, а костёр горит сам по себе, как у небритого, когда он не подбрасывает дрова. Мяк снова поднялся на этаж и со всей силы ударил ногой в дверь — и ему показалось, что дверь дрогнула и на несколько сантиметров сдвинулась внутрь. Он снова отошёл от неё и с разбега, что есть мочи, ударил подошвой ботинка в самый центр дверного полотна — и дверь сдалась. Справа, со стороны дыры от замка, она отошла вовнутрь, и через образовавшуюся щель появился свет от костра, и кто-то изнутри крикнул:

— Не ломай дверь, сейчас открою!

Голос Мяку показался знакомым, но кто это, он сразу определить не смог.

— Чего ломать, стучаться надо! — послышалось изнутри, и Мяк узнал говорившего. Это был Мусьё.

— Желаешь сжечь дом? — спросил Мяк через щель.

Мусьё не ответил, но в результате его сопения дверь отошла ещё на некоторое расстояние назад.

— Пролезешь? — спросил Мусьё, указывая на пространство между дверью и косяком.

— Попробую, — ответил Мяк, боком протиснулся внутрь к небольшому костерку и снова спросил: — Хочешь сжечь дом?

Мусьё пошевелил головешку в костре и недовольно ответил:

— Некоторым можно жечь, а мне нельзя?

— Некоторые — бродяги, а мы — жители либертории, — ответил Мяк. — Спалишь дом, и Нуду заодно.

— У него скучно: лежит с пальцем, фонарь еле горит, — оправдался Мусьё и добавил: — У меня всё под контролем, как у Небритого. Он-то жжёт каждый день!

— У него кирпичная стена, — возразил Мяк. — А у тебя кругом дерево. Сгорит же всё!

— Ты, Мяк, дружишь с ним, поэтому так и говоришь, что ему можно, а мне нельзя.

Мяк огляделся вокруг — стены комнаты ещё имели кое-где выцветшие от времени обои. На тех местах, где их уже не было, виднелись старые газеты.

«Наверное, древние, как весь этот дом», — подумал Мяк.

Потолок, когда-то подшитый фанерой, обветшал настолько, что фанерные листы от сырости скрючились, часть их упала вниз, а посередине образовалась мусорная куча из битых кирпичей и железа от разбитой печи, которая когда-то стояла в углу комнаты. Это грустное зрелище почему-то напомнило Мяку его каморку, которую предоставил ему для жилья дядька. Каморка та предназначалась для хранения дядькиных варений и солений, одна стена её представляла собой полки от пола до потолка и почти всегда была занята банками, заготовленными осенью год назад, а то и ранее. Мякинская оттоманка стояла у свободной стены, уклеенной старыми газетами. Видимо, когда-то дядька задумал эту стенку облепить обоями, но, сделав подложку из газет, решил, что для каморки и так будет хорошо.

В каморке для мякинского удобства были выделены стул и одна из полок для одежды и книг. Верхний свет дядька сделал ему хороший, вкрутил мощную лампу — так что книжки читать парню было легко. И парень читал по вечерам, причём не только книжки и учебники, но иногда и газеты, наклеенные на стену. Когда в долгие зимние вечера ему становилось грустно, он всегда читал газеты; некоторые тексты он знал наизусть и с удовольствием проверял свою память, мельком пробегая глазами по газетным листам.

Здесь, у Мусьё, ему тоже захотелось прочесть настенные тексты; он даже подошёл к одной из стен, но свет от костра был не так велик, как от лампы в дядькиной аморке, и Мяк вернулся к огню.

— У меня есть фанфарик и еда, — сказал Мяк и посмотрел на Мусьё. — Может быть, пойдём к Нуде?

— Может, и пойдём, втроём будет веселей, — ответил Мусьё.

— А огонь? — спросил Мяк.

— Огонь потухнет сам, — ответил Мусьё.

— Не потухнет, — возразил Мяк. — Надо загасить.

Мусьё пожал плечами и как-то неуверенно ответил:

— Это надо с улицы, снегом.

Мяк огляделся, подхватил из мусора железяку от печи и предложил:

— Вот на неё снега наберёшь и принесёшь — тогда загасим.

Мусьё нехотя взял железный лист и вышел наружу. Костёр окончательно потух только после двух его ходок. В полной темноте они выбрались из комнаты и уже минут через пять расположились у Нуды за столом.

— Спишь? — спросил Мусьё, наклонившись в темноту за столом.

— Не сплю, — ответил Нуда, и через несколько секунд снизу появилось его заспанное лицо. — О! У вас фанфарик! — произнёс он, разглядев в слабом свете фонаря бутылку на столе.

— Вылезай, вылезай! — проговорил Мусьё. — Это Мяк принёс, и закуску тоже. У тебя же теперь ничего нет.

— Я на бюллетене, — пробубнил Нуда и полностью, во весь рост, появился у стола. — Сейчас организуем посуду, — добавил он и удалился