палец придавил. Сказали: «Сиди, лечись на бюллетене. Потом придёшь».

— Ага, значить, каменщик ты, а не этот… как его, лысый глаз… словорубщик, — заключил небритый.

Нуда снова замотал головой и обиженно заявил:

— Я словорубщик. Мы там все словорубщики. Так контора называется — словорубочная мастерская. Вы завидуете — вот и всё переделываете, издеваетесь, а это совсем нехорошо. Злые вы, хоть и фанфарик принесли!

Мяк взглянул на недовольного Нуду и произнёс:

— Не сердись, мы не злые — мы глупые. Прости, словорубщик, теперь ты у нас настоящий трудяга!

— Да, трудяга, — повторил небритый. — С камнями работать тяжко. Отдых хороший нужен, а здесь совсем не то, да и холодина жуткая. Надо новое место искать, лысый глаз. Правда, Мяк?

Мяк кивнул головой, встал из-за стола и подошёл к трубе. К его удивлению, труба потеплела.

— Что-то там исправили, — произнёс Мяк. — Труба затеплела.

— Вот и радость: труба затеплела, — просипел небритый. — Место менять не надо, лысый глаз. Слышь, камнетёсец, поспать можно, лысый глаз?

Мяк взглянул в сторону Нуды и заметил, что тот устал и уже кивает носом, закрывает глаза и не очень реагирует на слова небритого. Вернувшись на место, Мяк опёрся локтями о стол, уронил голову на ладони и пробормотал:

— Да, действительно, поспать можно, и место менять не надо.

В полудрёме он вспомнил аккуратную старушенцию на рынке.

— Разве я это просила? — повторила старушенция.

Дядька убрал с весов кулёк со смородиной и изрёк:

— Мамаша, мы можем насыпать вам исключительно крупняк.

— Я вам не мамаша! — последовал строгий ответ. — Жульничаете, молодой человек! Отроку какой пример показываете?

Дядька очень удивился таким словам, даже на некоторое время дара речи лишился. Ну никак он не ожидал от аккуратной старушенции такой реакции на его смородину! Он почти минуту с приоткрытым ртом смотрел на покупательницу, потом взглянул на пацана своего и с усилием выдавил из себя:

— Пардон, мадам, мы всё можем исправить. Вы сами можете выбрать товар.

— Сама? — возмутилась старушенция. — А вы для чего здесь находитесь? Вы обязаны достойно и вежливо обслужить покупателя. Вас что, никто этому не учил?

Дядька вторично обалдел от напора клиентки и несколько секунд подбирал вежливые слова для ответа.

— Гражданочка, — играя желваками, дядька обратился к старушенции, — вам нужна смородина или улыбочка продавца? Мы можем с отроком заулыбать вас на многие лета!

Дядька соорудил стандартную улыбку на лице, легонько подтолкнул растерянного пацана — мол, улыбайся покупательнице — и смиренно сложил руки на животе. Старушенция изобразила сверхпостное лицо, ещё раз осмотрела дядькины лотки со смородиной и заявила:

— Не нужна мне ваша ягода! Я вообще смородину не употребляю, мне принцип торговый важен.

Дядька от этих слов сделался красным и угрюмым. Он опустил руки по швам, сжал ладони в кулаки и, озираясь по сторонам, словно ища поддержки со стороны соседних продавцов, пробубнил:

— Если ягода не нужна, чего же стоять-то здесь?

Старушенция грозно зыркнула на дядьку и произнесла:

— Трепещите, молодой человек, я ещё вернусь!

Она резко отвернулась от дядькиного прилавка и гордо удалилась в сторону мясных рядов. Дядька облегчённо выдохнул и тихо произнёс:

— Уж думал, место менять придётся.

— Место менять не надо, — прошептал Мяк и проснулся.

Небритый, склонив голову набок, тихо посапывал в своём кресле. Нуду вообще было не видно и не слышно.

«Наверное, притулился на матрасе», — подумал Мяк, покачал головой из стороны в сторону, разминая шею, помял ладони друг о друга и встал. Подошёл к трубе, труба пылала жаром.

— Топят сильно, на мороз, — подумал Мяк и выбрался наверх.

Однако раннее утро встретило его не морозом, а слякотью, и если бы не набухшие от воды остатки сугробов, можно было бы предположить, что на дворе начало ноября.

«Мокрища! Когда же зима придёт?» — подумал Мяк и пошлёпал по лужам либертории.

Длинная дорога до вокзала проходила по старому кварталу, где уже много лет никто не жил. Дома без обитателей ветшали, разрушались. Кое-где их добивали пожары от неизвестных поджигателей. Считалось, что строения горели от таких свободных бездомных, как Мяк, но на самом деле горело от случайных путешественников, коих иногда здесь встречал Мяк. Это были просто бродяги да несмышлёные сорванцы, ещё не нажившие ума.

Через полчаса хода левый ботинок промок, и Мяк подумал, что надо бы новую обувку добыть. На вокзале было тепло и душно — ночные обитатели надышали, нагрели общее пространство, и застоялый воздух долго сохранял разнообразие ночных запахов. Мяк занял своё рабочее место, развернул свою атрибутику и только успел кинуть в коробочку несколько монет, как появился дежурный.

— Идём, — приказал он и ткнул сапогом мякинскую коробочку.

Мяк собрал монетки, сложил свои пожитки в куртку и спросил:

— Почему так рано? У меня ещё нет тарифа.

Дежурный криво ухмыльнулся и повторил:

— Идём.

Мяк подчинился и потащился вслед за дежурным. Перед дверью в дежурку Мяк остановился и произнёс:

— За что? Почему?

— Заходи, — услышал он в ответ.

Дежурный подхватил Мяка за локоть и жёстко впихнул его в маленькую комнату со столом посередине и парой стульев по краям.

— Смотри. — Он ткнул Мяка в бок и развернул его лицом к стене, где на фанерной доске на кнопках болтались листочки с фотографиями различных личностей.

Мяк мельком взглянул на доску и спросил:

— Что смотреть?

— Не узнаёшь? — Дежурный указал пальцем на одну из фотографий.

Мяк вплотную приблизился к указанному месту, прищурился, разглядывая своё собственное лицо. Он помнил, как его «щёлкнули» пацаны, отдыхающего в своём кресле. Внизу на фото были напечатаны его фамилия и приметы, а наверху — крупно: «Разыскивается».

Мяк тихо ответил:

— Не узнаю. — И загрустил, вспомнив пацанов и супругу. Вся его семейная жизнь промелькнула перед ним, и нечто чувствительное, вроде детских воспоминаний, нахлынуло на него — и он, отвернувшись от фотографий, произнёс: — Я не знаю этого человека.

— Не знаешь? — переспросил дежурный и, недоверчиво взглянув на Мяка, произнёс: — Придётся оформить тебя — там разберутся.

— Вы зря это, — спокойно ответил Мяк. — Я говорю вам, что не знаю этого человека, и тут оформляй, не оформляй — ничего не изменится.

— Это верно ты говоришь: не изменится. — Дежурный сел за стол, достал лист бумаги, ручку и произнёс: — Ты садись. Бумагу оформим, и делу конец.

Мяк покорно уселся на стул возле стола и приготовился к вопросам.

— Фамилия, имя, отчество? — спросил дежурный.

Мяк поскрябал бороду, улыбнулся и ответил:

— Зовут меня Мяк, а остального у меня нет.

— «Мяк» — так и запишем, — произнёс дежурный и записал имя Мяка в левом верхнем углу листочка. — Документы есть? — продолжил опрос дежурный.

— Нет, —