Адриан Авигдор продолжал расспрашивать ее о Кейт, пока не принесли дуврскую камбалу. Все принялись обсуждать гастрономические изыски, но Фов почти ничего не слышала.

Ее отец и ее бабушка? Они любили друг друга? Они жили вместе? Но ведь это ее мать и ее отец любили друг друга! Это они жили вместе! Фов ничего не понимала, ее охватило странное противоречивое чувство. Лишь когда Эрик пожал ей руку под столом, она взяла наконец вилку.

Жизнь Фов вдруг оказалась перевернутой с ног на голову. Привычные ориентиры исчезли. «Почему ты не сказала мне об этом, Магали? Я знала лишь о том, что ты позировала моему отцу. Но каким человеком он был? Что на самом деле произошло между вами? Могу ли я теперь верить тому, что ты мне рассказывала?»

— Камбала вам не понравилась, Фов? — мягко поинтересовалась Бет Авигдор.

Она бы с удовольствием стукнула мужа, если бы только могла предположить, в какие он пустится воспоминания. Но если быть справедливой, то Фов сама заговорила на эту тему. Бабушка ей, видите ли, обо всем рассказала… Разве бабушки и дедушки, матери и отцы рассказывают своим детям и внукам обо всем? Если бы кто-то решился на такое, то это был бы первый и последний случай в истории. Ах, как неудачно все вышло.

— Фов, — повторила Бет, — камбала плохо поджарена?

— Нет, мадам Авигдор, с рыбой все в порядке, благодарю вас.

— Фов, обещаю тебе, больше никакой архитектуры в ближайшие двадцать четыре часа, — невесело улыбнулся Эрик. — Или ближайшие два дня… Или неделю, как скажешь. После завтрака мы будем делать лишь то, что хочется тебе.

— Давай посмотрим мост Стражников. — Фов улыбнулась ему.

— Ты сошла с ума. Ты выглядишь такой усталой!

— Нет, нет, и я сгораю от нетерпения лучше разобраться в характере древних римлян.

— Эрик придерживается странных взглядов. Он полагает, что лишь по отношению к воде можно судить об истинном развитии той или иной цивилизации, — проворчал Адриан. — Почему именно вода, а не вино, к примеру?

— Вполне возможно, что вы найдете ответ в Талмуде, если вам на самом деле так хочется это узнать, — предположила Фов.

— Подобные вещи в Библии не описаны, — запротестовал Эрик.

— Но при чем тут Библия? — удивилась Фов. — Я говорю о комментариях к Торе, которую иначе называют пятикнижием Моисея.

— О чем? — Эрик выглядел явно сбитым с толку.

— Перестань надо мной смеяться, Эрик. Месье Авигдор, в Талмуде найдется по меньшей мере два мнения по одному и тому же вопросу, если не десяток. Так что если вы не найдете ответ, то получите хотя бы хорошие аргументы. Если верить моей бабушке, именно так сказал бы ребе Тарадаш.

У Авигдора от изумления отвисла челюсть.

— Выпей вина, дорогой, — поторопилась вмешаться Бет.

С ее точки зрения, это было весьма разумное предложение. Конечно, несколько старомодное и неожиданное в устах такой молоденькой девушки, но зачем же так удивляться? Пусть она и дочь Мистраля, но Люнели — старинная еврейская семья. И что это нашло на Адриана?

К тому времени, как она улеглась в постель этим вечером, Фов больше не считала, что бабушка предала ее. Когда прошел эффект неожиданности, ей показалось совершенно справедливым, что Магали не сказала ей всей правды. Фов просто не поняла бы ее. Господь свидетель, история женщин из семьи Люнель и их любовников достаточно запутанна. «Нет, это даже романтично, — сонно подумала Фов, — любовь в двух поколениях». Но она твердо знала, что не станет расспрашивать отца о том периоде его жизни. Она подождет и задаст все вопросы Магали, как только переступит порог дома. Никто ничего от нее не скрывал… Никто ее не предавал… Она может им верить… Это все так далеко в прошлом… Совершенно не важно…

— Фов, поторопись. Заканчивай завтрак, пора начинать урок живописи, — сказал Мистраль.

— Я обещала Эрику, что проведу день с ним, — ответила она. — Он везет меня в Арль посмотреть на римскую арену.

— Полагаю, ты шутишь. Я специально выделил для тебя время сегодня утром.

— Нет, я говорю серьезно.

— Но Фов, у тебя впереди вся жизнь, чтобы рассматривать римские арены. Где твои приоритеты? С твоим талантом ты не можешь тратить время на глупые экскурсии. Это совершенно невозможно! Лето пролетает так быстро! Разве ты забыла, что хотела еще многому научиться?

— Я помню, отец, но я обещала.

— Жюльен, — вмешалась Кейт, — веди себя разумно. Почему Фов должна проводить утро, запершись с тобой в мастерской, когда ее ждет такой очаровательный молодой человек? Я в ее возрасте предпочла бы флиртовать, а не рисовать… Не будь таким бесчувственным.

— Кейт, тебя это совершенно не касается. Идем со мной, Фов. Когда появится этот парень, Кейт, скажи ему, чтобы он подождал, пока Фов закончит работу. Если его интересует моя дочь, то он дождется полудня.

— Нет, отец.

— То есть как это, нет?

— Я не буду работать с тобой этим летом. Я больше не могу.

— О чем ты говоришь? — Мистраль был настолько изумлен, что даже не рассердился. — Чего ты не можешь? Не хочешь же ты сказать, что не способна писать? Сколько раз я повторял тебе, что у тебя талант. Не понимаю, о чем вообще этот разговор.

— Я думала об этом всю зиму. — Голос Фов слегка задрожал, но тут же окреп. — Когда прошлым летом я решила немного поэкспериментировать, ты заявил, что на вернисажах в Нью-Йорке я заразилась вульгарностью и претенциозностью. И я снова начала писать фигуры, ландшафты, натюрморты. Я еще тогда хотела тебе сказать, что не хочу больше пробовать писать, как Мистраль. Я не Мистраль и никогда Мистралем не стану. Именно поэтому я не пойду с тобой в мастерскую.

— Фов, — Мистраль изо всех сил пытался сдерживаться и говорить спокойно, — если ты пытаешься облагородить этот водоворот, где люди неистово делают деньги, называя всю эту круговерть искусством, я могу тебя понять. Ты не могла избежать этой заразы. Но ведь это всего лишь кучка бесталанных эксгибиционистов. Ты не можешь принимать этих людей всерьез. Разве это искусство: конструкции из флюоресцентных трубок, нарезка из книжных полок и пластмассы, картинки из комиксов и содержимое мусорных баков. Господи, Фов, если тебе нравятся подобные творения, обратись к творчеству Марселя Дюшана. Он хотя бы делал это со вкусом, и он был первым!

— Ты просто не понимаешь того, что я пытаюсь тебе сказать. Меня не привлекает ни поп-арт, ни минимализм, я не хочу делать то, что уже делают другие. И я не могу писать в такой манере, как ты. Я вообще не хочу заниматься живописью!

— Ты не можешь не хотеть писать, Фов! Ты художник, у тебя нет выбора. — Голос Мистраля звучал мягко, терпеливо, будто он уговаривал норовистую лошадь. — Я никогда не просил тебя подражать мне. Ты должна помнить мои слова: ты можешь летать только тогда, когда твои крылья достаточно окрепли, чтобы поднять тебя над землей и унести в небо. Ты должна научиться основам. Даже Пикассо, одержимый эротикой, до сих пор может рисовать как бог, если захочет. У него есть классическое образование, о котором он имеет право забыть. Я пытаюсь объяснить тебе, что ты еще слишком мало умеешь. Фов, идем в студию. Сегодня ты будешь писать то, что захочешь. Никакой критики, никаких предложений, только холст, кисти и краски.