А в Фелисе к этому относились иначе. Считалось, что во всем виноваты только родители. Почему они не были достаточно осторожными? Никому не приходило в голову тыкать пальцем в незаконнорожденного ребенка. В Фелисе Фов чувствовала себя дочерью Мистраля, и ее принимали как невинный плод преступной страсти, но все-таки принимали.

Она нетерпеливо выглянула в окно поезда. Второй завтрак почти закончился, а они еще не доехали до Лиона.

— Какие новости в деревне? — спросила она у отца.

— Новости? Никаких, если не считать кучки полоумных декораторов из Парижа, которые скупают старые дома по всей долине и красят их вопреки всем традициям в зеленый, лимонно-желтый и — прости меня, господи — в лиловый цвета. Они переделывают их внутри и продают иностранцам или просто состоятельным парижанам в десять раз дороже их настоящей цены. Это просто какое-то бедствие! — прорычал Мистраль.

— И в Фелисе тоже? — В голосе Фов слышалась искренняя тревога.

— Там не больше, чем прежде. Появились еще новички, но их немного. А в Горде и Русильоне становится все хуже и хуже. Деревни потеряли свой дух, раскрашенные, словно дешевые потаскухи на свадьбе. И толпы туристов! Настоящие варвары. Литрами поглощают кока-колу, пачками скупают открытки. Мечутся туда-сюда, снова садятся в автобус и дальше, дальше… Предполагается, что за один день они должны осмотреть весь Люберон!

Мистраль кипел от гнева, а Фов подумала, что ее отец стал еще больше похож на благородного конкистадора. Она становилась старше. И научилась по-настоящему видеть его. Его осанка, гордая, немного высокомерная посадка головы не изменились. Жюльен Мистраль как всегда выглядел сильным, стройным, прямым. «Он просто изумительный, — подумала Фов, используя новое модное словечко. — У меня изумительный отец».

— Извращенка! — взвизгнула Софи. — Развратная… Похотливая… Испорченная… Ты просто больная, Фов Люнель!

— Отсталая… Дремучая… — еле выдавила из себя Фов, захлебываясь слезами от смеха, пока Софи трясла ее как грушу. — Ты живешь в Средних веках, бедная моя девочка. — Когда она ставила на проигрыватель пластинку с песней «Легко быть твердым», она догадывалась, что ее подруги вряд ли готовы услышать подобное. Прошлым летом ей удалось увлечь их Джонни Кэшем и Энгельбертом Хампердинком, хотя они все-таки оставались искренними поклонницами «Би Джиз». И на этот раз она не удержалась от искушения подразнить их. Впрочем, песенка им понравилась, как и ей.

Подростки в Провансе тоже были без ума от танцев, хотя их предпочтения намного отставали от моды в Нью-Йорке. В каждой деревне дважды в год устраивали бал, так что в Любероне танцевали почти каждую субботу. На танцы приезжали обычно на машинах или на автобусе.

В четырнадцать и пятнадцать лет Фов отпускали на танцы вместе с другими девочками под присмотром одного из отцов, но в шестнадцать они должны были ходить на танцы с мальчиками.

Когда Софи и Луиза с большой неохотой отправились по домам ужинать, Фов задумчиво отложила пластинки в сторону. Подруги очень изменились за прошедший год. Они говорили только о танцах в Юзесе, куда их пригласили мальчики. Они заверили Фов, что она тоже приглашена и может поехать вместе с ними, но Фов спрашивала себя, что она станет делать на танцах.

В прошлом году не было ничего зазорного в том, чтобы стоять в «девичьем» углу вместе с хихикающими подружками, и если никто не приглашал танцевать, то можно было отплясывать с одной из них. Из-за высокого роста Фов часто приглашали в качестве партнера. Но в этом году будет неприлично танцевать с другой девочкой. Большинство девушек Фелиса появятся в Юзесе с молодыми людьми, если верить Софи, сведения которой всегда отличались достоверностью.

Фов с тоской подумала о провансальских танцах. В зале девочки и мальчики расходились по отдельным углам и разглядывали друг друга издалека. Общались только те, кто пришел вдвоем. Первыми на танцплощадку выходили те, кому было безразлично мнение окружающих: жизнерадостный бакалейщик со своей пятилетней дочкой; девятилетняя девочка, крепко ухватившая своего шестилетнего братишку; двоюродные братья и сестры, решившие подурачиться.

В конце концов мальчик приглашал ту девочку, с которой он пришел на танцы, но с таким видом, словно его заставляли силой. Подходящим выражением лица считалось застывшее отчаяние. Даже речи не могло быть о том, чтобы переброситься парой слов с партнером или хотя бы улыбнуться ему. Как только музыка замолкала, танцующие бросались в разные стороны с такой скоростью, будто убегали от огня, и снова вставали в соответствующем углу, где они наконец могли поболтать с представителями собственного пола. И это называют танцами!

Фов улеглась на постель и задумалась. И кому нужны мальчики? Почему Софи и Луиза так беспокоятся из-за них? Обе ее подружки пустились в плавание по морю романтики, если судить по нежности, проснувшейся в хулиганке Софи, когда она заговорила о Реймоне Бинаре, молодом электрике из Апта. И куда только подевалась язвительная насмешливость колючей Луизы, когда она объявила, что ее друг Поль Алуэтт, приехавший на побывку, одолжил у отца новенький «Ситроен» ради такого случая? Тоже мне подвиг: взять машину у собственного папы.

Если бы время могло остановиться! Если бы ничего не менялось!

Удивленная собственными слезами, Фов глубоко вздохнула, не догадываясь, что это первый вздох ее взрослой жизни. Она осознала течение времени и поняла горечь и бесполезность этого знания, потому что ничего не поделаешь.

Постепенно Фов почувствовала, как умиротворяюще действует на нее комната. Уж она-то никогда не изменится, на это Фов могла рассчитывать. Спальня в башне каждое лето ждала ее возвращения, она жила собственной жизнью, принадлежавшей только Фов. Когда-то здесь была мельница, затем голубятня. Фов с легкостью представляла, как двигаются тяжелые каменные жернова и слышала шорох крыльев сотен поколений голубей, гнездившихся под этой крышей.

За те восемь лет, что Фов приезжала в Прованс, она превратила спальню в музей своего взросления. Поколения кукол сидели вдоль стен, фотографии Мистраля и Фов украшали стены рядом со старомодными открытками, которые она купила в лавочке, засушенные цветы под стеклом в рамках, афиши, объявляющие о деревенских праздниках и других событиях, дорогих ее сердцу. Она никогда ничего не выбрасывала, ничего не брала с собой в Нью-Йорк. Инстинктивно Фов не смешивала два мира, как они не пересекались в действительности.

В полудреме она услышала голос Кейт во дворе. Как он похож на голос Надин, которая, по счастью, появлялась не чаще двух раз за все лето. Она вышла замуж за Филиппа Дальма и теперь жила в Париже.

При мысли о сводной сестре Фов сжала кулаки, вскочила с постели, и вся ее тоска исчезла, уступив место нетерпению, вылившемуся в вечный вопрос, заставивший бы любую женщину забыть и о скоротечности юности, и о быстро убегающем времени: что ей надеть?

Пять дней спустя Фов стояла в «девичьем» углу в танцевальном зале в Юзесе. Фов всю неделю перед танцами провела перед зеркалом, примеряя один наряд за другим. К немалому ее удивлению, они оказались либо чересчур вычурными и предназначенными отнюдь не для деревенских танцев, либо слишком повседневными. А это уж совсем никуда не годилось. Все решили бы, что она и не подумала принарядиться ради такого случая. Она так и стояла перед зеркалом в оранжевых колготках, когда Марта Полиссон постучала в дверь и сообщила, что подруги уже ждут ее.