— Почему?

— Потому что его зов неудержим. А я-то думал, чей голос всю жизнь бьется в мое сердце и тревожит его. Это голос матери.

— Но разве…

Мне очень хотелось положить ладони на его крылатые плечи, но я боялась разрушить неосторожным движением тот хрупкий мостик, еще соединявший наши сердца.

— Она жива, Лика. Она бросила меня, едва я родился, и отец говорил, что она умерла во время родов, но она просто ушла. Выполнила договор и ушла. Так же, как сейчас уйдешь ты, потому что полночь в Кардерге уже пробила и наш договор закрыт.

И новый камушек канул в белую зимнюю пену. Здесь, на западном краю Тархареша, море не замерзало, но сердито бурлило, а шторма рвали его почти каждый день.

— Мать зовет меня. Море зовет… — Он встал, обернулся. Какие у него пронзительно-синие глаза. Словно спала магическая дымка, висевшая над небом Кардерга, и проявился их истинный цвет. — Я люблю тебя, Лика. Только ты можешь удержать меня на берегу. Только ради тебя я вернусь в Кардерг и подомну всех, кому не нравится цвет моих крыльев и глаз. Восстановлю в правах сельо. Открою храмы твоей богини. Хочешь? Только ради тебя я завоюю Белую империю и возложу на твою голову корону императрицы, которая по праву твоя. Я сделаю все, что ты хочешь, моя любимая лунная девочка. Или солнечная. Или темная. Разве это главное? Ты — это ты. Моя любимая. Единственная.

Он протянул ладонь и осторожно коснулся моей щеки, потом перевел взгляд на встающее над морем солнце, и этот тоскующий взгляд сказал мне больше, чем тысячи слов. Там — его непрожитая жизнь. И он до конца дней будет по ней тосковать, если останется тут, прикованный цепями долга, ненавидимый собственными подданными, собственным братом. Демонам — демоново, а Дьяру — Дьярово.

— Дьяр… — каким-то чужим, незнакомым, хриплым от волнения голосом прошептала я. — Мой избранник. Мой повелитель. Я… ты не представляешь, как я люблю море! И… кажется, я должна тебе поцелуй.

Под сводами храма Лойт было тихо и прохладно. Серебрилась листва веток, украсивших алтарь, сияли лунными отблесками селенисы на груди статуи.

— Прости, богиня, — вздохнула Эльда, зажигая курильницы с ароматными палочками сандала. — Это я должна была понять, что смерть не победить ее же оружием. Только любовью. Жизнь — это любовь. И он отдал свою. Ему было что отдавать и чем побеждать. Ты знала, что Алиан — тот самый Проклятый император и владыка Света?

Веки мраморной статуи слегка приоткрылись, а губы дрогнули в улыбке.

— Я всегда вижу, кто проклят моим именем, дорогая. Но, признаю, он мастер прятать следы. Мастер отражений. Ты простила его?

— Да! — Эльда села на ступеньки алтаря. С ее спины, как плащ, стекали два черных крыла с перламутровыми прожилками, складывающимися в изощренный узор. Царица, как ребенок, у которого впервые зачесались крыловые щели, выставляла новообретенные крылья напоказ. — Он второй раз подарил жизнь. Всем нам, не только мне.

— Что ж, он искупил свои кровавые деяния, — Лойт прикрыла каменные веки, а улыбка стала грустной. — Мне будет не хватать такого умного врага.

— Но он же не умер, — царица подняла голову, бросив удивленный взгляд на прекрасное каменное лицо.

— Но он уже не враг. У нас все получилось, дорогая. Не только лютый, настоящий враг этого мира изгнан. И темные, и светлые забыли о вражде. Мы вернем если не наши храмы, то живые сердца, а это лучше, чем мертвый камень и праздные молитвы. Трон Белой империи занял тот, чей он по праву, и оставшейся магии ему хватит, чтобы его удержать.

— Но эпоха Единения еще не вернулась.

Богиня вздохнула, селенисы на каменной груди вспыхнули перламутровыми огоньками.

— Это не за горами. Ирек слишком слабый правитель, и Сатарф его прогнет. Парень ему в рот смотрит. Собственно, он наместник, пока Дьяру не надоест бороздить волны с молодой женой, Ирек уже пожалел, что потерял больше, чем приобрел. Кстати, о потерях… Не знаю, как Алиан пронюхал о нашем с Ликой сговоре, но он его разрушил. Ловкач наделил дочь такой силой, что меня она слепит.

— Ты и так слепа, Лойт, — рассмеялась Эльда.

— Не всегда. И даже не знаю, к счастью это или поплакать. Ты точно не хочешь стать моей Верховной жрицей?

— Спасибо, не хочу. И Лике не позволю. Мы, кажется, с тобой договорились, что ты оставишь ее в покое? Девочка и без того выполнила миссию, причем ею играли, как куклой. Подумать только, Вайра дала ей задание поймать саму себя! Почему ты допустила такое? Где твое могущество?

— Но что я могла, Эльда? Я всего лишь богиня любви, а не войны и не мудрости. Я могу видеть только в открытом мне сердце смертных, действовать только руками смертных. Любовь легко обмануть. Но я могу успокоить тебя: если ваши с Сатарфом дети сделают все правильно, войны Темного и Светлого Тронов никогда не будет. Это так же глупо, как воевать Северному полюсу с Южным.

— Так может, подсказать им, что будет правильным?

— Я не могу, Эльда. Твоя дочь закрыла от меня свое сердце.

Царица поднялась, неверяще всмотрелась в лицо статуи.

— Ты хочешь сказать, она уже не твоя жрица?

Каменные веки снова дрогнули, а пустые глазницы озарились мягким светом:

— Зачем ей я, когда эти двое друг для друга — боги?