Бабушка грустно улыбнулась.

— Они не знали одного: что Лийя предупредила меня о том, что с тобой стало. И Лийя, и я — мы знали, что ты не поддашься злой силе, как не поддалась Лийя, когда ее пытались соблазнить богатыми посулами.

В дверь каюты громко постучали. Сабина Демонт встала с края кровати и открыла дверь. В образовавшуюся щель немедленно ввинтился Аргус, который тут же подскочил к Майе, требуя, чтобы она почесала его за ушами, и тяжело задышал, вывалив язык.

— Во имя Чишу, девица, да заведи ты наконец собственного пса! — проворчал Джон Тейт.

— Что случилось, Джон? — спросила Сабина.

— Вы вчера велели предупредить, когда мы будем проплывать Прай-Ри. Эх, славно было снова взглянуть на Майнисс, хоть бы и с моря. Поохотиться бы в этих лесах еще хоть разок… А утром вы велели сказать, как покажутся берега Комороса и река Бельгенек, что течет от Муирвуда. Ну так мы на месте.

— Благодарю тебя. Ты все правильно сделал. Идем, Майя, поглядишь на свой новый дом.

Майя встала с койки и как была, в платье безродной, вместе с Джоном Тейтом и Сабиной вышла на палубу «Холька». Толстобрюхий корабль грузно входил в устье широкой реки. Воздух был наполнен солью и влагой, однако пронзительный холод темных нессийских земель остался позади. Леса по обоим берегам реки чем-то напоминали проклятые земли Дагомеи. Это было странно и неожиданно; не таким помнила Майя родное королевство. Деревья были все как на подбор дубы, перекрученные, черные, густо поросшие лишайником и мхом, они простирали ветви над ползущим по земле туманом. Корабль скрипел и стонал, продвигаясь вверх по реке, и о нос его бились речные волны.

— Ну и лесок — ни единого прямого дерева. Все больные какие-то, а? — ухмыльнулся Джон Тейт. — Уж не сюда ли мне вышла ссылка, госпожа моя? — Он покашлял в кулак. — Какой же это лес? Болото как оно есть.

Вокруг звенели комары и жужжали еще какие-то невидимые насекомые. Над кораблем, раскинув крылья на ветру, пролетела цапля. Майя оперлась о борт и стала смотреть на реку. Ветер ерошил ей волосы.

— Это Бирден Муир, — мечтательно улыбнулась Сабина. — В этой Сотне вечно идут дожди. Тогда река разливается и затопляет все вокруг. По-своему красивое зрелище.

Джон Тейт фыркнул.

— Хоть кабаны-то тут водятся? Где дубы, там и желуди, а где желуди — там и свинья найдется.

— Кабанов тут предостаточно, — отозвалась Сабина. Майя поняла: она погрузилась в видение и созерцает нечто невидимое остальным.

Майя коснулась бабушкиного плеча.

— Что ты видишь?

Сабина прерывисто вздохнула. Голос ее был хриплым от слез:

— Я вижу не глазами, дитя. Я вижу Лийю и Колвина. Марсиану и Кьерана Вена. Они покидают эти берега на корабле, подобном нашему. — Она втянула воздух. — Они стоят на палубе. Такие молодые. Совсем как ты. У нее кудрявые волосы, совсем как у моей матери. Она стоит вон там, — с ресниц Сабины срывались слезы. — Она смотрит прямо на нас. Клянусь Истоком! Она машет! Она машет нам!

У Майи защипало глаза. Она обняла бабушку за плечи и прижала к себе. Ей хотелось поцеловать ее поцелуем ребенка, который ластится к матери. Желание это было так сильно, что жгло ее изнутри. Плечо обдало жаром, нахлынула боль. В сердце поднялась ярость, злоба, чернота.

«Да оставит ли меня когда-нибудь эта мерзость?» — подумала Майя.

— Я опять ее чувствую, — шепнула она бабушке на ухо.

— Укрощай чувство мыслью, — шепотом ответила Сабина. — Помнишь? Все начинается с мысли.

И она подняла руку, приветствуя кого-то невидимого.

Майя сглотнула и решительно взяла себя в руки, стремясь изгнать засевшее в душе зло.

— Как умерла Лийя? — спросила она, глядя на воду.

— Этого никто не знает, — ответила Сабина, смахнула слезы и повернулась к внучке. — Она пропала после дня имянаречения моей матери. От нее осталась только ее книга и державное яблоко. Больше ее никто не видел. Я думаю, Исток забрал ее в Идумею, чтобы она наконец-то повидалась с родителями.

Сабина втянула влажный воздух.

— Смотри! Видишь, там, в тумане? Это аббатство. Это Муирвуд!

Майя вцепилась в леер. Туман таял и становился прозрачным. Сквозь него проступали строгие стройные башни. Блеснул ослепительный солнечный луч. Ощущение тепла и надежности легло на плечи пушистым одеялом. Угас затаившийся в сердце гнев, и привычное гнетущее чувство, с которым она жила всю жизнь, куда-то улетучилось. Сердце запело от радости.

«Добро пожаловать», — шептало оно.

Леди Деорвин смотрела в лицо спящего мужа. Былое его великолепие неудержимо таяло, разъедаемое глубокими морщинами. Он терял силы и старел на глазах. Леди Деорвин смотрела, и в душе ее поднималось знакомое чувство отвращения. В точности такое же отвращение вызывал у нее первый муж, еще до того, как она так удачно стала вдовой. Она провела рукой по ночной рубашке, по округлившемуся животу и ощутила нетерпеливое шевеление изнутри. А ведь она даже не знает, его ли это дитя, моргнув, подумала леди Деорвин. Король спал, раскинув руки, и что-то бормотал во сне. Чушь какая.

Осторожно ступая по толстым бархатистым коврам, леди Деорвин тихо отошла от кровати и прокралась в приемную. Там, на столе, громоздились свитки и послания, оставленные канцлером Крабвеллом, — самая важная корреспонденция за прошедший день. Леди Деорвин ломала одну печать за другой и разворачивала письма. Она не боялась, что муж заподозрит неладное. Король не знал, что она умеет читать. Она просмотрела все бумаги, пробежала глазами написанное, запомнила самое важное. Слухи о том, что в Моне сгорело аббатство. Слухи о готовящемся дагомейском вторжении. Слухи о возвращении хэтары. Леди Деорвин нахмурилась, сжав белоснежные зубки. Где ее носит, эту девчонку? Почему она не вернулась в Коморос?

Дочитав, леди Деорвин вернула письма на место. На душе у нее было темно и тревожно. Вдруг Марсиана не сумела стать хэтарой? Что если Верным пришлось изменить планы? Возможно, им потребуется другая девушка… Леди Деорвин стала думать о своей дочери Мюрэ. Мюрэ могла бы стать императрицей. Сейчас она — наследница и принцесса Комороса. Как бы все устроить? Мысль об этом была захватывающей и пугающей одновременно. Сколько ловушек будет ждать ее на этом пути!

Ей вдруг страшно захотелось пить. Леди Деорвин взяла со стола супруга чашу с вином и поднесла к губам.

— Стоит ли это пить? — произнес голос из темноты.

Рука леди Деорвин дрогнула, и вино пролилось на руку и на стол. Письма украсились винными пятнами.

— Клянусь Рудом! — злобно прошипела она. Она знала этот голос.

Она вгляделась в темноту и нашла его. Он сидел в кресле, потягиваясь, словно кот. Кишон. В темноте она не могла различить его лица. Не могла, да и не хотела. Все равно он весь покрыт шрамами, да и манеры у него ужасные.