Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты бы ему шею свернул? — с улыбкой сказал Сэмми во время своего последнего приезда.
— Непременно. — Я тоже улыбнулся. — Даже теперь.
Даже теперь.
Когда у меня вдруг в каком-нибудь месте снова начинает появляться это, снайперы-радиационщики в больнице могут прицелиться и выжечь то, что им нравится называть новообразованием, но я-то знаю, что это еще одна злокачественная опухоль. Если это появляется снова в том месте, которое они называют диафрагмой, а я — животом, то меня и до, и после процедур мучит тошнота, а когда меня тошнит, мне становится невыносима мысль о том, что, как я знаю, может в конце концов отправить меня на тот свет, не говоря уже о том, что приходится жить с этим. Но если ко мне заявляется Сэмми, то тошнота превращается в тошнота, потому что ему нравится играть роль, по его мнению, педагога, а по моему — хитрожопошника.
— Лю, скажи-ка мне, — спросил он. Он тихонько рассмеялся. — Сколько шей ты свернул за свою жизнь?
— Считая того парня на машине, который спер кошелек?
— Это же не было дракой, Лю. И ты не сворачивал ему шеи. Так сколько?
Я подумал минуту.
— Ни одной. Этого не требовалось. Всегда было достаточно только сказать об этом.
— А сколько раз ты дрался?
— За всю жизнь? — Я снова надолго задумался. — Всего один, Сэмми, — вспомнил я и на сей раз рассмеялся сам. — С тобой. Помнишь, в тот раз, когда ты пытался научить меня боксировать?
Йоссарян, которому нравилось сравнивать себя с Зигфридом из «Götterdämmerung»,[90]отправился в собственное, как он стал выражаться впоследствии, путешествие по Рейну, начавшееся скоротечной любовной схваткой в дневное время, каковая у Зигфрида произошла на рассвете в его горном замке, а у Йоссаряна около полудня в его служебном кабинете фирмы «М и М» в Рокфеллеровском центре. Но путешествие Йоссаряна закончилось, к его удовольствию, четыре недели спустя в больнице, где в его истории болезни еще раз, после записей о пограничном состоянии и галлюцинаторном приступе СИБ, появилась запись о прекрасных физических кондициях, и где он получил пятьсот тысяч долларов и продал ботинок.
У Зигфрида была Брунгильда, теперь смертная, и пристанище в горах, которое они разделяли.
У Йоссаряна была его медицинская сестра, Мелисса Макинтош, существо, тоже в высшей степени человеческое, стол, пол, покрытый ковром, кожаное кресло и достаточно широкий старомодный подоконник в его кабинете в здании, недавно переименованном в здание «М и М», а ранее принадлежавшем издательству «Тайм-Лайф»; окно кабинета выходило на каток, на который Сэмми и Гленда ходили столько раз, что Сэмми теперь и счет потерял, Сэмми и Гленда, ставшие впоследствии мужем и женой, пока смерть не разделила их.
Йоссарян, кивая головой и шаря руками по ее телу, и на самом деле согласился с тем, что дверь в его кабинет не заперта, хотя и знал, что заперта, и с тем, что кто-нибудь может на самом деле войти и застать их в этом похотливом соитии, хотя и знал, что никто не войдет и войти не может. Его распаляли ее опасения; ее дрожь, сомнения и нерешительность пьянили его безумно, возбуждая в нем страсть и желание. Мелисса, словно благовоспитанная дама, испытывала ужас при мысли о том, что кто-то может стать нечаянным зрителем ее наготы и этой разнузданной и исступленной сексуальной раскованности; она, краснея, молила Бога о том, чтобы Йоссарян ради разнообразия закончил поскорее, но когда он закончил, рассмеялась и сообщила ему о своей хитрости, проверяя тем временем, какие лекарства он взял с собой в дорогу, и готовясь вместе с ним отправиться в аэропорт, откуда он должен был вылететь в Кеношу, первый пункт своего путешествия. Наряду с необходимыми туалетными принадлежностями он взял с собой валиум от бессонницы, тиленол и адвил от болей в пояснице, маалокс от геморроя. К немалому его удивлению, в Кеношу, штат Висконсин, теперь был прямой рейс аэробуса.
Когда он застегнул молнию на своей сумке, зазвонил телефон.
— Гэффни, вам-то что надо?
— И вы не хотите меня поздравить? — У Гэффни, несмотря на явно недовольный тон Йоссаряна, был веселый голос.
— Вы опять подслушивали? — спросил Йоссарян, бросив взгляд на Мелиссу.
— Подслушивал что? — спросил Гэффни.
— Зачем вы звоните?
— Вы никак не хотите отдать мне должное, Джон.
— За что? Я наконец-то получил от вас счет. Вы не очень-то много берете.
— Я еще не очень-то много сделал. И потом, я благодарен вам за музыку. Вы и представить себе не можете, какое наслаждение я испытываю, прослушивая наши записи. В это хмурое время года я люблю слушать «Бориса Годунова» и симфонии Брукнера.
— А «Кольцо» вы бы хотели послушать?
— Главным образом «Зигфрида». Его я слышу не очень часто.
— Я вам сообщу, когда надумаю ставить Зигфрида, — язвительно сказал Йоссарян.
— Я буду вам чрезвычайно признателен, Йо-Йо. Но я звоню вам по другому поводу.
— Мистер Гэффни, — сказал Йоссарян и сделал паузу, чтобы у собеседника не оставалось сомнений. — О чем вы, черт побери, говорите?
— Джон, мы что, снова перешли на официальный тон?
— Мы никогда не переходили на Джон и Джерри. Что вам надо?
— Похвалы, — ответил Гэффни. — Каждому хочется, чтобы его оценили по достоинству, если он сделал что-нибудь хорошо. Даже сеньору Гэффни.
— Похвалы за что, сеньор Гэффни?
Гэффни рассмеялся. Мелисса, присев на ручку кожаного дивана, заскрежетала по ногтям пилкой. Йоссарян скорчил ей угрожающую гримасу.
— За мои таланты, — говорил Гэффни. — Я предсказывал, что вы поедете в Висконсин на встречу с миссис Таппман. Разве я вам не говорил, что у вас будет пересадка в Чикаго на пути в Вашингтон к Милоу и Уинтергрину? Вы не спрашивали, как я узнал об этом.
— Я что, еду в Вашингтон? — Йоссарян был ошарашен.
— Вы получите факс от Милоу. М2 позвонит в аэропорт, чтобы вам напомнить. Вот он, сейчас как раз идет факс, верно? Я опять попал точно в цель.
— Так вы и в самом деле подслушивали, сукин вы сын?
— Подслушивал что?
— А может быть, и подглядывали. А зачем М2 будет мне звонить, если он сейчас внизу, в холле?
— Он с вашим сыном Майклом вернулся в здание АВАП и пытается решить, хочет ли он там жениться.
— На той девушке из семейства Максонов?
— Ему придется согласиться. У меня есть еще одна неплохая шутка, которая может вам понравиться, Джон.