— Мне пора идти, родная, — сказал он.

Рыдания перехватили ей горло от жалости к нему, к себе, к Нанне и к сыновьям. За весь печальный серый мир.

У Пернилле тоже не было слов, и почему-то это вынужденное молчание было хуже всего, оно казалось самым тяжким грехом.

— Пока, — сказал он, и все смолкло в телефоне.

Лунд отправилась в крепость из красного кирпича, что носила гордое имя ратуши, нашла в подвальном этаже место, отведенное для машин городской администрации. Там она — в коротком черном пальто, джинсах и шерстяном свитере — пыталась добыть нужную информацию от раздражительного старика в униформе, который был уверен, что у него есть гораздо более срочные и важные дела, чем отвечать на ее вопросы.

Гараж управлялся из пункта охраны, расположенного возле выезда. Старика и Лунд разделяла стеклянная стенка, выполняя абсолютно непонятное Лунд предназначение. Мониторы фиксировали все происходящее в здании ратуши, в коридорах городского совета, похожих на тюремные, в кабинетах чиновников, в подвале и в самом гараже.

— Мы заняты, — сказал дежурный охранник.

— Это не займет много времени. Мне необходимо понять, как работает ваша система.

Он вел себя так, будто работал здесь с момента постройки здания, то есть как минимум столетие. Ворчливый мужчина лет шестидесяти пяти, в очках с линзами в форме полумесяцев, с венчиком серебристых волос вокруг лысины, он носил свою униформу с такой важностью, будто герб города, вышитый на тужурке, — три башни, стоящие на воде, — является атрибутом высочайшего поста, и вообще его больше занимали связки ключей, мониторы и ящички для бумаг, чем люди, снующие вокруг.

— Это гараж, — сказал он. — Что тут непонятного? Водитель ставит машину и сдает ключи. Чтобы взять машину, нужно сначала взять ключи.

За его спиной была доска с крючками, увешанная ключами. Подошел человек и попросил машину. Старик встал, стянул на самый кончик носа полумесяцы очков, чтобы прочитать документы и заявку.

— Вам нужно сходить к окулисту, — сказала она, пытаясь быть дружелюбной.

Он вручил водителю кольцо с ключами, смерил ее недовольным взглядом и молча уселся на место.

— Значит, ключ от украденной машины висел бы здесь?

— Если бы ее не украли.

— Кто отвечает за заправку машин?

— Водители, наверное. Меня это не касается.

— И об этом всегда делается запись в регистрационном журнале?

Этот вопрос ему не понравился.

— Я не могу отвечать за поступки кандидатов. Обращайтесь к ним.

Лунд была настойчива:

— Я обращаюсь к вам.

Она вошла в крошечное помещение, положила перед ним журнал учета машин штаба Хартманна.

— Это один из ваших журналов. Объясните мне, пожалуйста, эту запись. Значит ли она, что никто не заправлял машину после этой даты?

— Вам полагается находиться снаружи.

— Вы работаете в городской администрации, вам полагается помогать полиции. Расскажите мне о том, что означают записи в журнале.

— Ничего не означают, — буркнул старик. — Водители не заполняют его каждый день, а ждут, когда у них будет свободное время, и тогда записывают то, что случилось за неделю или за две. А иногда вообще ничего не пишут.

Он всмотрелся в записи.

— Этот водитель больше не возвращался сюда. Само собой, он не сделал никаких записей. Ничего удивительного. Теперь я могу вернуться к работе? — Он поправил очки на носу, поглядел на нее сквозь них. — Или у вас есть еще вопросы?

Она вышла из его кабинки, направилась к выходу, за которым виднелся лишенный красок зимний день. Никто не помогает полиции. Для всех они особая разновидность врага. И даже в самом сердце городской администрации то же самое.

Лунд вернулась обратно и встала за стеклом, как полагалось. Старик все возился со своими очками — нервно, как ей показалось.

— Как водители платят за бензин?

Он нажал кнопку своего микрофона:

— Что?

— Как водители платят за бензин?

Он задумался:

— В каждой машине есть платежная карта. Послушайте, к нам это не имеет никакого отношения…

— Мы не нашли в той машине никакой карты. Как она выглядит?

— Не знаю я. Мы — охрана. Деньгами не занимаемся. А теперь, если позволите…

— Я понимаю. Но вы ведь можете выяснить, на какие заправки они обычно заезжают?

— Вам нужно только это?

— Да. — Она улыбнулась. — И потом я перестану вам мешать.

Он сидел на узком табурете с несчастным бледным лицом и теребил в руках очки.

— Обещаю, — сказала она.

Все нужные сведения нашлись в журнале, лежащем прямо перед несговорчивым охранником. Он переписал то, что нашел, на листок бумаги и просунул его под стекло:

— Что-нибудь еще?

— Не сейчас, спасибо.

Майер с командой, все как один в касках, осматривали стройплощадку, которая обещала стать новым крылом здания гимназии.

— Поговорите с каждым рабочим, — приказал он. — Узнайте, во сколько они пришли в тот день, когда ушли, что видели. Когда закончите, переключайтесь на уборщиков. А потом…

Договорить ему помешал звонок от Лунд.

— Вы собираетесь приехать сюда или что? Тут куча дел.

— В машине должна была быть платежная карта для покупки бензина. Карты у меня нет, но есть ее номер.

Она замолчала. Он слышал на заднем фоне шум городского транспорта и представил, как она сидит за рулем, жонглируя телефоном и бумагами и пытаясь вести машину.

— В ту пятницу картой пользовались в семь двадцать один вечера. Заправка на Нюропсгаде.

— Где это?

— В двух минутах от ратуши.

Молчание Майера было красноречиво.

— Надо просмотреть записи камер слежения с той заправки, — сказала Лунд.

— Мы должны выполнять указания Букарда.

Теперь промолчала она.

— А вы можете без меня это сделать? — спросил он, и тут же ему стало стыдно за свои слова.

— Конечно, — ответила она тем звенящим напевным тоном, который умела включать и выключать по желанию. — Как хотите.

И прервала связь.

Копы смотрели на него.

Он бросил каску ближайшему из них.

— Работайте. Вы знаете, что делать, — сказал он.

— А вы куда? — спросили его.

— Если что, я в управлении.

Дни становились все короче, темнеть начинало уже с четырех часов. Пернилле Бирк-Ларсен сидела в застекленной конторе и принимала звонки — от разгневанных клиентов, журналистов, незнакомцев с нелепыми предложениями помощи.