При словах «скажи мне правду» Абдулла скривился от отвращения, заскрежетал зубами и передал трубку мне.

– Никто из цивильных не пострадал, Санджайбхай, – сказал я.

Под словом «цивильные» подразумевались лица, никак не связанные с криминальным миром, – то есть все люди, за исключением гангстеров, жуликов, судей, юристов, тюремных охранников и полиции.

– Прострелены ноги у двух «скорпионов» и у левого наемника по имени Конкэннон. Свидетелей было навалом, но в большинстве это уличная братва и официанты из «Леопольда». На них можно повлиять.

– Ты устроил эту дерьмовую заварушку, Лин, а теперь еще указываешь мне, как ее разрулить? Было бы кому вякать!

– Если память мне не изменяет, – сказал я спокойно, – однажды ты сам подстрелил человека перед «Леопольдом».

Абдулла поднял два пальца перед моим лицом.

– Даже двух человек, – поправился я. – И это не я начал заварушку, Санджайбхай. Ее начали «скорпионы», причем не сегодня, а намного раньше. За последний месяц они нападали на нас девять раз. Сегодня они вломились в «Леопольд», потому что мы все любим это место и оно находится в самом центре нашей территории. Этот иностранец, Конкэннон, себе на уме – он хочет стравить Компанию Санджая и «скорпионов», чтобы мы истребили друг друга, а он между тем создает собственную банду. Это все, что я знаю. Я не могу тебе указывать, как это разрулить, и даже не пытаюсь. Я только сообщаю то, что мне известно. Эти сведения пойдут тебе в помощь, а не во вред.

– Мудаки! Сраные ублюдки! – заорал Санджай, но быстро совладал с собой и продолжил уже спокойнее: – Теперь куча бабла уйдет на то, чтобы замять это дело. Как считаешь, кто из колабских копов мог это подстроить?

– Сегодня на дежурстве Дилип-Молния. Но я не думаю, что это его затея. Пинать связанных зэков – это он с радостью, но на что-то подобное вряд ли решится.

– Там есть еще инспектор по имени Матре, он давно под меня копает, – промолвил Санджай, как бы говоря с самим собой. – Сукин сын! Чую, здесь попахивает его дерьмом. Тхик. Я все улажу со своей стороны, а вы двое не показывайтесь на людях пару дней. Свяжетесь со мной завтра. Теперь дай трубку Абдулле.

Я протянул трубку Абдулле. Несколько мгновений он молча смотрел на меня. Я пожал плечами. Он поднес трубку к уху, дважды сказал «да» и затем повесил ее на аппарат.

– И каков будет план?

– Он спросил про цивильных. А о твоих травмах он спросил? – вместо ответа поинтересовался Абдулла.

– Он никогда не был особо заботливым. Плевать он хотел на мои травмы.

– Значит, не спросил, – пробормотал Абдулла, нахмурившись.

После недолгого молчания он продолжил:

– У тебя на лице живого места нет. Надо заглянуть к одному из наших врачей.

– Не стоит, я видел себя в зеркале. Все не так уж страшно.

Я перевязал платком лоб и бровь, рассеченную гасилом Конкэннона.

– Сейчас наша главная проблема в том, – сказал я, – что Санджай не хочет вступать из-за нас в войну. Так что мы сами по себе.

– Я заставлю его начать войну.

– Нет, Абдулла. Санджай еще раньше отказал мне в поддержке, а теперь и ты в таком же положении. Он ни за что не будет воевать, пока война сама не придет к нему в дом.

– Повторяю, я его заставлю.

– Да зачем нам большая война, Абдулла? Я ничуть не расстроен из-за того, что Санджай не хочет воевать. Напротив, я этому рад. Хорошо, если в этом деле не будут замешаны другие люди. Мы с тобой сами заплатим по счету.

– Непременно заплатим, иншалла.

– Но поскольку мы только вдвоем, надо будет продумать стратегию и действовать наверняка. Сегодня ты сгоряча подстрелил троих, одного из них дважды. И что теперь?

Он задумчиво смотрел мимо меня, на перекресток двух оживленных магистралей, по которым двигались, отливая металлическим блеском, потоки автомобилей. Потом он вновь повернулся ко мне и открыл было рот, но слов, похоже, не находилось: сейчас он был в одиночестве и не мог рассчитывать на помощь друзей, готовых примчаться по первому зову. Сейчас он был солдатом за линией фронта, которому только что передали, что пути отхода отрезаны.

– Для начала, я думаю, нам стоит убраться подальше отсюда на какое-то время, – сказал я, прервав мучительную паузу. – Может быть, в Гоа. Если выедем немедленно, к утру будем на месте. Только никому об этом не говори. Всякий раз, услышав, что я еду в Гоа, люди вешают на меня горы грязного белья, которое у них там накопилось.

Последней фразой я хотел вызвать у него улыбку и хотя бы отчасти снять напряжение. Не получилось.

Абдулла посмотрел в сторону южного Бомбея. Он боролся с желанием вернуться туда, чтобы истребить всех «скорпионов», какие только выползут на свет из своего логова. Я подождал несколько секунд.

– Итак, что теперь?

Он вздрогнул, вернулся к реальности и сделал два глубоких вдоха, собираясь с мыслями.

– Я сегодня приехал в «Леопольд», чтобы позвать тебя в одно особенное место. Быть может, мое появление в тот момент оказалось кстати, но это выяснится позднее, а пока подождем и посмотрим, чем это обернется для каждого из нас.

– Ты упомянул какое-то особенное место.

Он снова посмотрел вдаль:

– Я не мог ожидать, что за нами потянется темная тень, когда мы поедем к горе. Но ничего не поделаешь. Ты готов ехать прямо сейчас?

– Еще раз спрашиваю: куда ты меня зовешь?

– На встречу с учителем учителей, с мастером, который научил мудрости Кадербхая. Его зовут Идрис.

– Идрис, – повторил я, как бы пробуя на вкус имя легендарного мудреца.

– Он там, – сказал Абдулла, кивая в сторону гряды холмов на северном горизонте. – Живет в горной пещере. Надо запастись водой, которую понесем с собой. Это будет долгий подъем – на гору мудрости.

Подкрепившись и закупив кое-какие припасы, мы выехали на север по испаряющей муссонную влагу автостраде, заполненной дребезжащими грузовиками, в кузовах которых пирамиды барахла опасно кренились при каждом маневре. Я радовался поездке, тем более в компании Абдуллы. Скорость была сейчас очень кстати. Концентрация внимания и быстрота реакции, необходимые при гонке по суматошной трассе, заставляли забыть о боли. Я знал, что позднее боль вернется. Ее можно было временно притупить или подавить, но не изгнать окончательно. «Ну и пусть возвращается, – думал я. – Боль – это всего лишь подтверждение того, что я жив».

Через два часа мы свернули с трассы к Национальному парку Санджая Ганди[56], оплатили въезд на его территорию и уже без спешки покатили дальше через дремучий, как настоящие джунгли, лес.