Утверждение прозвучало серьезно, и при этом глаза ее вспыхнули хищным тигриным огнем.

– Я тебя люблю, – сказал я.

Она отвернулась и вновь заговорила после паузы, глядя в огонь:

– Ты так и не ответил на мой вопрос: что ты здесь делаешь?

Мы разговаривали шепотом, чтобы не разбудить остальных. Небо было темным, но на облачном горизонте уже появилась полоска цвета опавших листьев, предвещая рассвет.

– Погоди-ка, – сказал я, только теперь понимая, к чему она клонит. – Так ты думаешь, что я приехал сюда из-за тебя? Думаешь, я подстроил нашу встречу?

– А ты не подстраивал?

– А ты бы этого хотела?

Она повернулась в полупрофиль, глядя на меня левым глазом – теплым с грустинкой, – словно изучала карту. Красно-желтые отблески костра играли тенями, одухотворяя ее черты надеждой и верой, – огонь проделывает это с каждым человеческим лицом, ибо все мы дети огня.

Я отвел взгляд.

– Я понятия не имел, что ты здесь, – сказал я. – Меня сюда Абдулла притащил.

Она тихо засмеялась. Что было в этом смехе: разочарование или облегчение? Я не смог понять.

– А как насчет тебя? – спросил я, подбрасывая в огонь еще несколько веточек. – Ты не могла настолько увлечься религией. Скажи мне, что это не так.

– Я привезла Идрису гашиш, – сказала она. – Он любит кашмирский.

Теперь уже смеялся я.

– И как долго продолжаются эти поставки?

– Около года.

Карла задумчиво смотрела на дальний лес, над которым занималась заря.

– Какой он, этот Идрис?

Она вновь повернулась ко мне:

– Он… настоящий. Скоро ты сам в этом убедишься.

– А как с ним познакомилась ты?

– В первый раз я сюда прибыла не для знакомства с ним. Я приезжала повидаться с Халедом и от него узнала, что здесь живет Идрис.

– Халед? Какой Халед?

– Твой Халед, – сказала она тихо. – Наш Халед.

– Так он жив?!

– Как ты и я.

– Невероятно! И он сейчас здесь?!

– Я многое отдала бы за то, чтобы Халед сейчас был здесь. Нет, он живет в ашраме[58]тут неподалеку, в долине.

Суровый и бескомпромиссный палестинец был членом совета мафии при Кадербхае. Он вместе с нами участвовал в афганской экспедиции, во время которой был вынужден убить своего близкого друга, подвергавшего опасности всех нас, после чего ушел один и без оружия в снежную мглу.

Я был с ним очень дружен, однако ничего не знал о возвращении Халеда в Бомбей, как не знал и о наличии ашрама практически в черте города.

– В этих краях есть ашрам?

– Да, – вздохнула она и как будто поскучнела.

– И какого типа ашрам?

– Очень даже прибыльного типа, – сказала она. – Кухня там великолепная, надо отдать им должное. Медитация, йога, массаж, ароматерапия, духовные песнопения по нескольку раз в день. Словом, живут припеваючи, не ведая уныния.

– И это здесь рядом, у подножия горы?

– В самом начале долины у западного склона. – Она сморщилась, пытаясь подавить зевок. – Абдулла часто его навещает. Разве он тебе не говорил?

Во мне шевельнулось неприятное чувство. Безусловно, я был рад узнать, что Халед жив и здоров, но доверие друга, которым я так дорожил, вдруг оказалось под вопросом – и сердце мое сжалось.

– Это не похоже на правду.

– Правда бывает двух видов, – усмехнулась Карла. – Та, которая похожа на себя, и та, которая есть на самом деле.

– Не начинай снова!

– Извини, – сказала она. – Запрещенный прием. Не смогла удержаться.

Внезапно я разозлился. Возможно, это было вызвано обидой – ощущением, что меня предали. А может, это был давно назревавший крик души, который наконец-то пробил защитную пелену, создаваемую ее «добрым» глазом.

– Ты любишь Ранджита? – выпалил я.

Она повернула голову и посмотрела на меня в упор обоими глазами, теплым и холодным.

– Было время, когда я им восхищалась, – сказала она. – Или думала, что восхищаюсь. В любом случае это не твоего ума дело.

– Ну а мною ты не восхищаешься, так?

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– А ты боишься сказать мне, что думаешь?

– Конечно нет, – спокойно произнесла она. – Просто ты и сам давно должен знать, что я о тебе думаю.

– Не понимаю эти намеки. Ты можешь прямо ответить на мой вопрос?

– Сначала ты ответь на мой. Почему ты спросил о Ранджите? Из ревности к нему или разочарования в себе?

– У разочарования есть такое свойство: оно тебя никогда не подводит. Но сейчас не тот случай. Я хочу знать, что ты думаешь, потому что это для меня важно.

– Хорошо, раз уж ты спросил. Нет, я тобой не восхищаюсь. Уж точно не сейчас.

Мы немного помолчали.

– Ты понимаешь, о чем я, – сказала она наконец.

– Честно говоря, нет.

Я нахмурился, а она коротко хохотнула – как смеются вдруг промелькнувшей в голове шутке.

– Да ты взгляни на себя в зеркало, – сказала она. – Что с тобой приключилось? В очередной раз больно уронил свою гордость?

– По счастью, не с очень большой высоты.

Она вновь хохотнула, но тут же посерьезнела:

– Ты хотя бы можешь дать этому объяснение? Почему ты так часто дерешься? Почему насилие всегда идет за тобой по пятам?

Увы, у меня не было объяснения. Чем я мог объяснить свое похищение бандой «скорпионов» с последующими пытками в пакгаузе? Я и сам не понимал, почему все это случается именно со мной; я не понимал даже Конкэннона. Особенно Конкэннона. В те дни я еще не осознавал, что стою в углу истерзанного и залитого кровью ринга, который вот-вот распространится на бо́льшую часть моего мира.

– С какой стати я должен давать объяснение?

– Но ты можешь его дать? – повторила она вопрос.

– А ты можешь объяснить то, что сотворила с нами тогда, два года назад?

Она раздраженно повела плечами.

– Не увиливай, Карла.

– Думаю, будет лучше не отвечать напрямик, а пройтись вокруг да около и рассказать тебе историю.

– Ну так расскажи.

– А ты точно готов ее выслушать?