днищем,

Раздвинутым на глубине,

Не тысячи ли жертв потоплены в Луаре

Среди безмолвия ночей?

Проконсулу Каррье милы в хмельном угаре

Увеселенья поновей.

А эти черные с плюмажем прокуроры,

Бесчетные Фукье, Дюма,[659]

Ареопаг убийц, насильники и воры,

Которых породила тьма,

О, я их всех настиг в горячке вакханалий,

Когда, от бойни распалясь,

Напившись красного вина и зубоскаля,

Они потеют, развалясь,

И, брызгая слюной, икая, воскрешают

Своих свершений длинный ряд,

Судьбу поверженных с ухмылкой предрешают,

Горланят песни и хрипят.

А рядом лобызать багровые их рожи

20 Нестрогих жен готов уж рой.

Убитых позабыв, они летят на ложе

Того, кто ныне их герой.

Продажный этот пол, завороженный славой,

Для победителей рожден.

Для женщин исстари где сила, там и право,

Убийца ими услажден.

Их домогательства бесстыдны и уступки.

Рука тирана — и не жди —

Не встретит на пути ни слишком прочной юбки,

30 Ни острой шпильки у груди.

Есть ад душевных мук, где зло искупит каждый,

Но разве угрызенье жжет

Проклятый трибунал, что полн кровавой жажды,

Рыгает кровью и блюет?

Кто, рук не замарав, запечатлеть дерзает

Бандитов злобу и разврат?

Чудовища смердят. Копье, что их пронзает,

Исходит, издавая смрад.

* * *

Читал я: лодочник, челнок свой открепляя,

Бросал ненужное весло.

Наездник, шпорами двойными щеголяя,

Усевшись в крепкое седло,

С лихого скакуна снимал узду стальную.

Читал я, что в былые дни

Один мудрец имел привычку недурную

Спать близ горящей головни.

Читал я и рассказ о подвигах возницы,

10 Как по ухабам, под уклон

Направив путь, с колес блестящей колесницы

Снял скрепы сей Автомедон.[660]

Читал я: в свой черед и Актеон, который

Сам к мертвой хватке приучил

Озлобленных собак, растерзан был их сворой

И землю кровью омочил.

................................

В благих намереньях ученый муж гадюкам

Вещать о братстве восхотел,

Но, братским сборищем подвергнут смертным мукам

20 “Мне поделом,” — сказать успел.

....................................

Читал о многом я, о чем в былую пору

Неплохо было б прочитать,

К примеру, Шапелье, Варнаву и Дюпору,[661]

И нынешним, что им под стать.

* * *

..........................................

В бесчестии живешь. Ну, что ж, так, значит, надо.

Есть, спать мешает ли позор?

И здесь, где смерть — пастух, а мы — в загоне стадо,

Где случай шлет нас под топор,

Записочки летят, кокетливые губки

Дурачат преданных глупцов.

Здесь песенки поют и задирают юбки,

И любят острое словцо.

По крышам, пустотой привычно распираем,

10 Подброшен кем-то, мяч гремит,[662]

Подобный семистам пошлейшим краснобаям[663] —

Барер[664] меж ними всех затмит.

Резвятся, пьют, кричат и рассуждают важно,

Политиканы, болтуны;

Вдруг петли ржавые дверей визжат протяжно:

От судей-тигров мы должны

Посланника принять с досадным порученьем.

Кого ж из нас топор зовет?

Все, содрогаясь, ждут, и каждый с облегченьем

20 Вздыхает: не его черед.

Бесчувственный глупец, ты завтра будешь заклан!

...................................

* * *

Последний блеск луча, последний вздох зефира

Так оживляют дня уход,

Как мне еще звучит близ эшафота лира.

Быть может, скоро мой черед.

Быть может, не пройдет, не знающая лени,

Привычный стрелка часовой

По циферблату путь, последнего деленья

Коснувшись звонкою стопой,

Как тяжкий, смертный сон мне плотно веки склеит.

10 И прозвучать в моих стихах

Строка, что начал я, быть может, не успеет,

Как здесь, где в камни въелся страх,

Вербовщик призраков, посланник черный ада,

Безликой стражей окружен,

Мне бросит гулкий зов, и дрогнет стен громада,

Где я в толпе мужей и жен

Брожу один, стихи острей клинка готовя, —

Им не спасти того, кто прав, —

И смолкнет на устах мой ямб на полуслове,

20 И, руки спешно мне связав,

Прочь повлекут меня через толпу в печали

Немых соузников моих,

Которые меня при встрече привечали,

Но знать не знают в страшный миг.

Ну, что ж, я жизнью сыт. Где мужества и чести

Один хотя бы образец,

Величье стойкости и прямота без лести —

Отрада праведных сердец, —

Где над преступными недолгий суд Фемиды,

Где состраданья взятый груз

30 Где память о добре, забвение обиды,

Где сладость дружественных уз

В юдоли сей земной? О ней грустим напрасно.

Ведь подлый страх — вот бог людей.

Притворство — их удел. О, как мы все безгласны!

Все до единого... Скорей

Пусть смерть придет и даст от всех скорбей укрытье!

Что ж, значит, сломлен, я умру,

Мучений не снеся? О, нет, обязан жить я!

40 И жизнь моя нужна добру.

Безвинно ввергнутый в кромешный мрак темницы,

В оковах, смерти обречен,

Достоинство храня, с молчаньем не смирится

И головы не склонит он.

Коль решено судьбой, что сталь не заблистает

В моей руке, врагов разя,

В душе разлитый яд мое перо впитает.

Мне безоружным быть нельзя.

Закон и Правда, к вам взываю, коль ни словом,

50 Ни мыслию вовек у вас

Не пробуждал грозы я на челе суровом

И коль теперь победный глас,

Коль смех бессовестный злодеев гнусных или

Чудовищный их фимиам

Вам сердце раною глубокой уязвили,

Меня спасите, и воздам

За все как мститель ваш, вершитель казней правых!

Еще не пуст колчан, чтоб пасть,

Не растоптав в грязи мучителей кровавых,

60 Марающих законы всласть,

Червей, едящих труп истерзанной отчизны,

Поруганной! О, вы одни,

Перо и ненависть в моей остались жизни!

Вы продлеваете мне дни.

Как факел гаснущий, напитанный