– Вы не правы, мой юный гость.

Улугбек вскинулся, как гончая, услышавшая звуки рога. Но вставить даже слово ему не дали. Перворожденный говорил медленно, с паузами, но держал речь так, что перебить его казалось совершенно невозможным.

– Не правы… Мне небезразличначя судьба этого человека, потому я встрял в вашу беседу… Тимофей дважды выезжал из Аламута в сторону побережья. Не дождавшись каравана и не получив достойной охраны. Я не держал его, помог с припасами, указал дорогу. Мне небезразличен этот смертный… Но, – старик склонил голову на бок, отчего его взгляд приобрел черты лукавости. – Ручей легко найдет дорогу вниз, но редко подымается в гору… Уйти от вас легче, чем вернуться.

Горовой перехватил защитную речь:

– Першы раз нас вернули из-под соседнего городка. Тюрки навалились ночью, так что еле отбились. Ушли назад, да потеряли лошадей и проводника… Вернулись… Когда попробовали еще раз, то напоролися на беглых солдат, – он задумался, подбирая слово. – Мародеры… Тут дело пайшло лепей, мы пабили их. Но… К ним пришли на помощь, а к нам нет. Пришлось вернуться еще раз. А Эниуку говорит, что вы уже сюда двигаетесь. Я опять сбираться, чтобы насустрач, к вам на встречу двигать. Да только… Не успели мы…

Сомохов удивленно переводил взгляд с Горового на Пригодько.

– Мы?

– Я с Захаром. Тут такое дело…

– С Захаром?

– Ну да.

– Захар с нами с Антиохии идет.

Горовой оглянулся на красноармейца.

– С какой Антиохии? Тут он был.

Улугбек Карлович обернулся к владельцу замка, ища пояснения, но тот уже удалился с площадки, предоставив старым друзьям возможность побеседовать всласть.

– Я еще раз повторяю, – голос Сомохова зазвенел от напряжения. – Захар был с нами. А кто это рядом с тобой, я не знаю.

Оба спорщика уперлись взглядами в опешившего Пригодько.

– Да как же так? Я ж… Друзья, я ж с вами… с начала самого?

Сомохов недобро сузил глаза:

– Только убили тебя… Захар. Мы тебя сами хоронили, а вот не прошло и полгода, как вместо одного убитого сразу двое живых объявилось.

– Значит тот, который с вами, тот неправильный! Я ж, – Пригодько запнулся, подыскивая аргументы.

Горовой подошел к ученому, положил ладонь ему на плечо.

– Наш это Захар. Наш. С чего тут городить кому против нас такую западню?

– Я ж за вас… – обиженно сопел Пригодько.

– Ша! Хватит! – оборвал его Тимофей. – Ты наш. Тот… Тот – тоже, возможно, наш. И, вообще, мниться мне, что Захаров можа бути и болей, чем два.

Сомохов удивленно посмотрел на товарища, ожидая объяснений, но он только кивнул за спину ученому. Сомохов обернулся.

За его спиной плечом к плечу стояло три удивительно схожих "тирока". Стояли и слаженно улыбались, вслушиваясь в споры гостей хозяина.

– Как я понял, удивляться тут можно много и часто.

Троица мутантов синхронно осклабилась.

Хозяин замка ответил на вопросы этим же вечером. Когда русичи, снедаемые "жаждой познания" ввалились в подвалы замка, он как раз возился с громоздкой машиной.

Гостей старик выслушал молча, продолжая нажимать одну за другой кнопки на матовой панели аппарата. Стовяшие за спиной русичей охранники из числа мутантов взирали на манипуляции с благоговейным ужасом.

– Люди… Тела… Сделать тело – это не так сложно, как вам кажется. Да что там, – любая особь женского пола при желании создает человека за девять месяцев.

Старик закончил стучать по клавишам аппарата и отступил на шаг, оценивающе оглядывая свое творение.

– Сущность личности – намного более тонкая материя. Здесь с наскока не получится.

– Уважаемый, извините, что настаиваю, но ответьте на вопрос, который мы задали. Этот… человек – он наш товарищ? Или всего лишь какое-то внешнее подобие, созданное с определенной целью вами или вашими… собратьями?

Эниуку усмехнулся, морщины раздвинулись, обнажая свету белоснежные зубы:

– Если так ставить вопрос, то вы все – всего лишь подобия.

– Как?

– Нельзя пробить время, перебрасывая сложную органику. Но можно переносить простые элементы. Да что там – мы обеспечиваем существование своей планеты исключительно благодаря таким переносам. Но для живого существа, обладающего личностью, перенос намного сложнее.

– Вы не ответили на вопрос.

– Я пробую это сделать… Когда человека ли, аннунака ли переносят через время, его раскладывают на две составляющие – делают слепок души, личности и полную копию тела. Материал тела разбирается на простые элементы и передается одним пучком, слепок личности разбивается на определенные составляющие… кодируется и передается отдельно. Это – неэтично по нашим меркам. Перенос влечет за собой временное разрушение тело и уничтожение личности. Фактически, по всем меркам, это – смерть, за которой идет воскрешение. Опыты с аннунаками в этой области запрещены именно из-за того, что по слепку личности возможны клонирования сразу нескольких носителей идентичной сущности.

– Чего? – удивленно спросил Горовой.

Сомохов молчал.

Старик подошел к Пригодько и похлопал того по плечу:

– Ваш друг умер, когда перешел из своего мира в этот.

– Из времени?

– Время – одно из состовлящих мира. Меняется оно, меняется мир.

– Шо та я не пойму. Так це – Захар ци не?

Сомохов, быстрее друга усвоивший переданную им информацию, ответил за старика.

– Захар… Это Захар… А мы – это мы.

Пригодько, так же плохо усвоивший сложные размышления хозяина замка, расплылся в улыбке.

– Я ж говорил, а вы…

Он бросился в объятия Горового. Улугбек Карлович повернулся к Эниуку.

– И сколько таких… копий может быть в мире?

Старик пожал плечами.

– Столько, сколько нужну хозяину гака. И столько, сколько переносов вынесет матрица. Это… – он щелкнул пальцам, – как копировать книги. Скаждой копией сходство с оригиналом все больше расходится. А со временем, количество расхождений может достигнуть предельной суммы, за которой личность начинает разрушаться, терять свою уникальность.

– Вы хотите сказать, что переносы в ваших машинах, гаках, вредны для людей?

– Они вредны для всех. А с определенной стадии, просто убийственны.

– И сколько раз можно перенестись?

Эниуку подошел поближе, посмотрел в глаза археолога, после чего отошел вглубь комнаты к треноге с тазом. Подбежавший слуга начал лить воду из кувшина на сморщенные ладони.