– Мы все равно с ней сегодня увидимся. У тебя есть какие-то признаки, что все плохо?

– Нет.

– Тогда – свистать всех наверх! Надо помочь тебе его сохранить.

Либби вгляделась в его лицо, ища в нем каких-либо признаков огорчения или досады. Но не нашла там ничего подобного. Черт подери, ей даже померещился возбужденный блеск в его глазах!

– Не радуйся раньше времени, Коултон.

– Поздно, – пожал он плечами. – Я глубоко к тебе небезразличен, и все последние недели я только и гадал: в чем же моя промашка?

– Ты ни в чем не промахнулся.

Он с облегчением выдохнул.

– И дальше не собираюсь. Я останусь рядом с тобой и с ребенком.

* * *

Лофтон они нашли на четвертом этаже больницы. Медсестра указала им нужную палату. Пройдя за занавеску, Либби увидела, что Лофтон лежит на больничной койке, сжимая перед собой пластиковый лоток. Лицо ее было бледным и измученным.

– Лофтон, – негромко позвала ее Либби.

Оставив Коултона у двери, Либби приблизилась к ее постели. Подняв глаза, Лофтон некоторое время пристально глядела на нее, после чего сомкнула веки. С одной стороны лица у нее расплылся огромный синяк, вдоль подбородка шли ссадины, оставленные, видимо, раскрывшейся подушкой безопасности.

– У тебя голос прямо как у мамы.

– Правда?

– Да.

– Элайна попросила тебя проведать. Она будет здесь в ближайшие часы. Насколько я поняла, она еще в Нью-Йорке.

Лофтон прижала пальцы к виску:

– Здорово.

Либби подтянула поближе к койке стул и села.

– Нравится тебе это или нет, но судьба свела нас вместе. Родственников не выбирают, верно?

Лофтон подняла ко рту лоток. Пару раз она натужилась в рвотных позывах, заставив Либби встать и отвернуться.

– Я больше чем уверена, что Элайна хочет, чтобы мы с тобой подружились, и ей, видимо, представляется, что сейчас лучший для сближения момент, – произнесла Либби.

– Пока тебя не было, у меня все было хорошо. Она любила только меня, и мы с ней были лучшими друзьями. Она всегда называла нас «двое амигос».

– Ну, а теперь будут «три мушкетера».

– Вот именно. Аж тошно.

Либби вновь подступила к койке, однако на сей раз осталась стоять.

– У меня нет ни малейшего желания вклиниваться между вами. У меня была чудесная мать. – Она глубоко вдохнула. – И чудесный отец.

Лофтон резко села на постели, подавшись вперед, и ее снова вырвало. Либби, прижав ладонь к животу, поспешила от койки прочь.

– Сейчас позову медсестру, – вызвался Коултон.

Либби опустилась на стул в другом конце палаты и положила голову на руки. У нее и у самой в животе уже несколько раз скрутило.

– Что за гадости ты напилась?

Лофтон утерла губы тыльной стороной ладони.

– Это был скотч. Папа станет рвать и метать, когда узнает, что я уничтожила его бутылку «Johnnie Walker Blue».

– Ну, по крайней мере, у тебя хороший вкус. – Сделав глубокий вдох, Либби посчитала про себя, пока желудок не успокоился.

– А с тобой-то что не так? – спросила Лофтон.

– Слегка беременна.

– Что?

В этот момент в палате появилась медсестра, проверила у Лофтон пульс и давление, сменила ей лоток. Когда медсестра ушла, Либби заметила синяки и ссадины еще и на руках у Лофтон.

– Тебе повезло, что осталась жива.

– Только вот не надо читать мне нотаций, – огрызнулась Лофтон. – Оставь это для мамы с папой.

Как ее угораздило в каких-то пять недель из совершенно бессемейного человека стать обладательницей капризной младшей сестры и дамой в положении?

– Я-то не буду, а вот Элайна тебе все скажет. Ты напугала ее до смерти, – сказала Либби. – Ты же рассудительный человек. И ведь сама мне говорила, что надо ее беречь.

– Я это понимаю. Уж ты мне поверь. А еще меня скоро арестуют, и я пролечу со свистом со своей новой работой.

Либби не нашла слов, чтобы ее утешить.

– А что ты все-таки делала в Вудмонте?

– Вообще-то я готовилась к церемонии возобновления брачных обетов у папы с мамой. Она ожидается через две недели.

– А зачем швыряла камни в зимний сад?

– Я начала прикидывать предстоящее торжество, а потом вдруг представила, что однажды лишусь возможности попасть в это имение, потому что оно станет твоим. Хотя, разумеется, я не намерена сжигать Вудмонт дотла.

– Разумное решение.

Лофтон закрыла глаза.

– Я всегда считала, что Вудмонт когда-то станет моим.

– Так и забирай его. Мне он не нужен.

– Мама говорит, что поместье отойдет к тебе. Мне кажется, так она надеется загладить свою вину.

В своей спешке все расставить на свои места Элайна, видно, глубоко ранила Лофтон.

– Тогда я сама отдам его тебе.

– Я не желаю получить его от тебя! – Лофтон снова села на койке, уставившись на Либби воспаленными, с размазавшейся тушью глазами. – Я хочу, чтобы мне его передала мама!

– С каких пор мы в этом мире получаем абсолютно все, чего хотим? Так тебе нужно поместье или нет?

– Она на это не пойдет. Она хочет, чтобы им владела ты.

– Я с ней поговорю.

Испустив тяжкий стон, Лофтон отвела с лица прядь светлых волос.

– Не надо с ней говорить. Мне не нужно, чтобы ты за меня просила.

– А что, если будем владеть им пополам? И хозяйками Вудмонта станут обе дочери Элайны.

– Я ведь даже толком тебя не знаю. А теперь ты ей еще и первого внука принесешь.

Либби поднялась со стула и сделала глубокий вдох, надеясь, что это сможет унять сумбур в желудке.

– Хватит уже ныть, Лофтон. Ты ведешь себя как маленькая.

– Я не маленькая.

«Вот именно, как пятилетняя девочка», – мелькнуло в голове у Либби, но, услышав за дверью приближающиеся шаги, она не стала это озвучивать. Через мгновение занавеска отдернулась, и в палате появились Элайна и Тед с усталыми и перепуганными лицами.

– Ты не отвечала на звонки, – сказала Элайна, приподняв в руке свой сотовый.

– Прошу прощения.

– Всегда отвечай на звонки. Ты даже не представляешь, чего только ужасного не промелькнуло у меня за это время в голове! – Голос у Элайны был, как у крайне встревоженной мамаши, изо всех сил сдерживающейся, чтобы не отругать свое взрослое дитя.