Александр, — тогда транзистор! «Океан»! За сто сорок! Можно?» — «Себе?» Он несколько удивился моему вопросу: «Ну, — сказал, — предположим, брату». — «А себе?» — «Странный вы: зачем нам два-то?»

(Как-то, уже по другому поводу, я попросил Александра описать свой гардероб. «Снизу начинать или сверху?» — пошутил он и стал добросовестно надиктовывать: штук десять рубашек, столько же галстуков, пять пар туфель, два джинсовых костюма, четыре обыкновенных, три свитера и так далее. Я усомнился в количестве, явно не соответствующем стилю семьи, и откровенно об этом сказал. Он даже обиделся на мою недогадливость: «Так ведь это на всех! У нас у троих один размер, только у бати маленько не сходится в поясе!» Так вот оно откуда: «зачем нам два транзистора», хотя и покупал его вроде для брата. Семья жила коммуной — довольно неожиданно звучит в применении к современной семье, не правда ли? Как быстро движется время! — семья жила без «моего», «твоего» и «чужого».)

Уже совсем из последних сил он преподнес матери надувной матрас, отцу — новую резиновую лодку, потому что на старой стояли заплаты, и с облегчением вздохнул: «Ну и хватит. Больше нам ничего не нужно». Действительно, к чему, казалось бы, в быстротечной жизни домогаться излишне многого? Однако мы посчитали и выяснили, что из десяти тысяч ему удалось израсходовать только две. «Надо же!» — сказал он не без удивления. Тогда я подбросил идею: а что, если Василий вдруг надумает жениться? «Да, — согласился Саша, — подумаем о подарке». «В таком случае, — сказал я, — почему бы тебе не вручить молодоженам ключи от отдельной однокомнатной квартиры?» — «Нет, — с неожиданной тревогой в голосе сказал Александр, — нам надо жить вместе!» (Как будто, разъединившись, они утратят что-то, без чего окажутся бессильными перед лицом неведомой опасности.) «А если жена брата, — сказал я, — не захочет?» Он тут же успокоился, поднял на меня ясные очи и с безмятежной уверенностью произнес: «Что вы, тогда он на ней не женится!»

В конце концов Саша придумал отличный выход из положения: всю оставшуюся сумму он целиком вложил в «дорогу дальнюю». «Куда?» — «А в Париж!» — «Надолго?» — «Дней на пять». — «Но денег у тебя не менее чем на полгода!» — «Так я же не один поеду: мама, батя, Василий, тетя Тося, тетя Нина, тетя Маня, дядя Кока и еще племянница Веруня. Сам — девятый».

Древние мудрецы говорили: не быть жадным — уже богатство, не быть расточительным — доход.

Нет, Александр не ломал комедию, не прикидывался. Тратя несуществующие деньги, он сохранял себя в том качестве, в каком тратил бы и реальные. Спросите: почему он такой? Я отвечу: потому что семнадцать лет прожил под одной крышей с родителями, которые исповедовали разумные принципы бытия. Они их, правда, специально не формулировали, и не записывали аршинными буквами на бумаге, и не приколачивали в виде лозунгов к стенам квартиры, — но даже тут поступали мудро: они хотели, чтобы сыновья приучались не к словам, а к делу.

Принципы. Борис Васильевич Дудин однажды признался мне, что, оказавшись в больнице с инфарктом, впервые в жизни подумал: что станет с детьми без него? Но, вернувшись домой, отошел от своих грустных мыслей и даже как-то сказал Софье Александровне: «Знаешь, Соня, не бойся, им будет на что нас похоронить». — «Вот дурень! — ответила жена. — Я думала, у тебя больное сердце, а нужно, оказывается, лечить голову».

Семья жила без накоплений и не изменила этому принципу даже после того, как прозвучал для старшего Дудина первый серьезный звонок. Менять принципы в зависимости от обстоятельств — последнее дело, а если точнее сказать — высшее проявление беспринципности. Например, много ли, мало ли у Дудиных денег в каждый конкретный момент, а все равно они открыто лежат на серванте. И что же? Принцип порождает принцип: за долгие годы никто ни разу этим не воспользовался. «Бог миловал», — сказала Софья Александровна.

Итак, они жили без накоплений, что вовсе не значит — сегодняшним днем, а значит, что были спокойны за день завтрашний. У каждого в руках твердая профессия, от работы они не бегали, без работы остаться не могли, и потому все деньги, до последнего рубля, шли у них не в кубышку, не в запас на «черный день», а спокойно тратились на еду, на покупку нужных вещей, на поездки за город, на подарки, на удовольствия, короче — на жизнь.

О «черном дне», по их мнению, думают люди, не уверенные то ли в себе, то ли в своих близких, особенно когда в их семьях что-то не ладится, когда есть непрочность: а мало ли что случится плохого! Не хорошего, а именно — плохого, потому и день этот называется «черным», а не «светлым». Таким людям действительно можно посочувствовать — в тех случаях, когда, имея накопления, они живут в бедности, ведь это самый тяжкий вид нищеты. Что же касается Дудиных, то над их семьей не было никаких туч, если не считать тех, что висели и над соседями, и над городом, и над всеми нами. Конечно, далеко не все им было по карману, зато в пределах своего «кармана» они ни в чем себя искусственно не ограничивали, а деньги расходовали легко, без жалости и без оглядки.

При всем при этом порядок все же существовал. «Министром финансов» была Софья Александровна, и в подтверждение своего права занимать эту должность она произнесла фразу, поразительную по наивной безапелляционности: «Ведь у мужчин денег не бывает, они им не нужны». Что «не бывает», так это, к сожалению, верно. Но что «не нужны»?! — извините. А как же самые неотложные наши потребности, начиная, простите, с пива, воблы, футбола, бани с парилкой и кончая, кхе-кхе, книгами, цветами, техническими выставками и «мало ли чем еще»? Я чуть было не сказал это вслух, но вовремя сдержал себя, посмотрев на Дудиных: они сидели за столом, пока мы разговаривали с Софьей Александровной, ни разу ей не возразили, а только добродушно посмеивались. Потом с гордостью объявили мне, что получки традиционно вручают матери, которая «лучше нас знает, что нам нужно»: кому джинсы, кому зимнюю шапку, а кому и новенький спиннинг. Что же касается карманных денег, то старший сын и Борис Васильевич получали от нее в месяц по десятке — по пять рублей с получки, а Саша и вовсе ничего не получал, так как в деньгах действительно не нуждался: утром и вечером его кормили дома, обедал он в ПТУ, а на дорогу имел проездной. И никто из мужчин не роптал, никто не козырял тем, что несет в дом зарплату, потому что, глядя на героические