Но пошла она вовсе не к другим девочкам, а в тихий уголок, подальше от глаз Зофии Хелены. Там она опустилась на скамью и начала укачивать малышку – Иоганну. Зофия Хелена привыкла называть ее именем своей сестренки. Нет, их двоих определенно пора разделять. Иначе добром это не закончится.

В Англии этой малютке пока нет места, и одна мысль о том, что придется объяснять англичанам, откуда взялась эта беспаспортная девочка, упрашивать их взять на себя заботу о ней… Нет, легче отвезти ее назад в Амстердам и оттуда все уладить, приготовить для нее дом.

– Ты ведь не будешь возражать, если тебе придется немного пожить в Амстердаме, безымянное дитя? – проворковала она, склоняясь над малюткой и тщетно гоня прочь воспоминание о другой малютке, Адель Вайс, лежащей в маленьком гробике. О нем Труус не рассказывала никому, даже Йоопу.

Она запела старую, всеми любимую песню:

– Луна взошла, звезды златые светят с небес, чистых и ясных.

Подняв голову, она вздрогнула: ей показалось, что перед ней стоит Йооп, но это, конечно, был не он. Йооп далеко, он один дома, надел пижаму и спит, а на кухонном столе его ждет одинокая тарелка. Утром он положит на нее кусок хлеба, присыпет его шоколадной крошкой из банки и сядет за завтрак. А сейчас перед ней стоял мальчик в запачканном рвотой пальто. Скоро вокруг собрались еще дети, а потом прибежала девочка-подросток и закричала, что где-то подрались два мальчика.

– Один из них меня укусил, тетя Труус! – воскликнула она.

Труус взглянула на ее руку – действительно, следы зубов, хотя и едва заметные. Нехотя она поднялась, посадила девочку на свое место и отдала ей малышку:

– Посиди здесь, а я пойду разберусь с этими озорниками. – И обернулась к мальчику, которого тошнило. – Пойдем, милый, мы тебя почистим.

Помирив драчунов и почистив мальчику пальто, Труус спустилась на нижнюю палубу проверить, как там спят дети. Первыми, кого она увидела, были Штефан и Вальтер. Братья крепко спали, младший прижимал к себе плюшевого кролика. На полу рядом с ними лежала книга, безнадежно испорченная. Труус подняла ее и взглянула на корешок: Стефан Цвейг «Калейдоскоп».

Хвостик золотой цепочки, которой не должно было быть при нем, свисал из кармана Штефана. Труус подумала, что придется отругать его за это. Ведь, пронеся в поезд запрещенную книгу и золотую вещь, он подверг риску весь транспорт. И тут она вспомнила: бедный мальчик не собирался садиться на этот поезд, он пришел, только чтобы проводить брата. Что сделано, то сделано, все обошлось, он выкрутился. А ведь и он, и его брат привыкли к богатству, не только материальному, но и духовному: у них была семья, мама, папа, их все любили, баловали. И вдруг они остались одни, без ничего, и даже книгой мальчику пришлось пожертвовать, спасая малышку.

Она спрятала цепочку поглубже в карман Штефана и нежно погладила его по волосам, думая: «Йооп хотел бы иметь такого сына, как он. Йооп хотел бы иметь сына».

Паром подошел к пристани в Харидже, и холодный, сырой воздух сразу прильнул к перчаткам, шапкам и застегнутым на все пуговицы пальто. На берегу их уже ждали: объективы фотоаппаратов и даже одной кинокамеры нацелились на детей, пока те, выстроившись на борту вдоль релинга, грустно смотрели на пенные гребни волн и чаек, с криками круживших над ними. Теперь, когда до схода на берег детям оставались считаные минуты, сердце Труус болело за них особо: да, в Англии им ничего не будет угрожать, но что это будет за безопасность – без семьи, без родителей и друзей, в стране, язык которой незнаком большинству из них, а обычаи одинаково чужды всем. Конечно, они попадут в хорошие дома. Кто, кроме добрых людей, готов принять под свой кров детей другого народа, другой веры, и не на недели или месяцы, а, возможно, на годы?

Заметив среди встречающих Хелен Бентвич с планшетом в руках, Труус поручила другим взрослым выстраивать на борту детей строго по списку, а сама поспешила на берег. Вообще-то, она хотела начать с проблемных детей – со Штефана Ноймана и малышки, – но потом решила, что лучше пусть все-таки спускаются по номерам. В конце концов, именно об этом ее просила Хелен. Труус слегка коробило при мысли о том, что живые дети, каждый со своим именем, желаниями, чувствами, а теперь и перспективой будущей жизни, сойдут на берег пронумерованными, точно какой-то инвентарь, но приступать к трудным переговорам действительно будет проще, если процесс высадки будет в разгаре. К тому же объясняться предстояло с Хелен, и Труус воспрянула духом. Ведь Хелен никогда не спешит сказать «нет». А это такое редкое качество в наше время.

Труус чувствовала, что надо обратиться к детям с какими-то словами, но что тут можно сказать? Она решила ограничиться общим ободрением:

– Ваши родители очень гордятся вами! И всех вас очень любят!

Швартовые концы сбросили на берег и закрепили вокруг причальных тумб, спустили трап: тропинка для детей в страну, которой отныне предстояло стать для них новым домом. Труус взяла за руку первого ребенка – это был Алан Коэн, карточка с номером 1 висела у него на шее – и не торопясь повела его по трапу. Остальные, притихнув от страха, последовали за ними. Маленькие, как Алан, прижимали к себе кто куклу, кто плюшевую игрушку – каждому позволили взять с собой только одну. Конечно, они напуганы. Не по себе было и Труус. Теперь, когда дело сделано, пройден большой путь, она стала для этих детей воплощением разлуки с родителями. «Господь мой, отчего Ты покинул их?» Хотя, вообще-то, эти дети как раз не покинутые, ведь их, как и Христа, ждет новая жизнь.

Наконец Труус ступила на самую нижнюю ступеньку трапа, а оттуда – на землю Англии, и малыш Алан Коэн, которого она крепко держала за руку, вместе с ней.

– Я не знала, Хелен, что вы тоже будете здесь! Какая это радость для меня и какое облегчение!

Женщины обнялись, но Труус по-прежнему не выпускала руки Алана Коэна.

– Я не могла отказать себе в удовольствии приехать, зная, что вы тоже будете здесь, – отозвалась Хелен Бентвич.

– А я еще десять минут назад не верила, что все-таки окажусь здесь! – воскликнула Труус, и обе женщины засмеялись. – Миссис Бентвич, позвольте представить вам Алана Коэна, – продолжила Труус, отсмеявшись, и переложила ладошку Алана в руку Хелен Бентвич.

Та приняла ее и ласково пожала.

– Алан, das ist Frau Bentwich, – сказала Труус мальчику.

Алан смотрел на Хелен настороженно. Что ж, ничего удивительного.

– Алан из Зальцбурга, – добавила Труус.

После аншлюса семье мальчика пришлось перебраться в Вену, в Леопольдштадт, где немцы собирались держать австрийских евреев до тех пор, пока не решат, что с ними делать дальше, но его дом был в Зальцбурге, и Труус хотела подчеркнуть это особо. Она хотела, чтобы Хелен поняла: эти дети, несмотря на номерки на груди, личности, в том числе номер 1.

– Ему пять лет, и у него есть два младших брата. Его папа – банкир.