ступени. Пол застлан в два слоя мягкими оленьими шкурами, покрыт листами фанеры и брезентом. Вдоль боковых стенок поставлены кровати. У самого иллюминатора укреплён стол. По обеим сторонам от него – самодельные фанерные шкафы, справа – газовая плитка. В общем – все удобства. В палатке тепло. Поблескивают на полках стерилизаторы, а когда порыв ветра ударяет в стенку, тонко позванивают мензурки.

По случаю создания «нормальных бытовых условий» извлекаем из ящиков пуховые одеяла, белые простыни. Мы даже не подозревали раньше, как приятно спать на простынях под одеялом, когда каждое твоё малейшее движение не ограничивает теснота спального мешка и не надо затягивать молнию вкладыша, которая то не открывается, то не закрывается. Сегодня впервые за много дней мы спим совсем «как на Большой земле».

Правда, не совсем как на земле. Апрельская трещина вдруг разошлась метров на двести. Чёрные волны бегают по ней, слышно, как они плещутся, бьются о ледяной берег. Мелкие брызги долетают до нашей палатки. Океан снова грозится: «Вы меня ещё узнаете!»

26 мая

Михаил Комаров – мой первый настоящий пациент. После внимательного осмотра прихожу к выводу, что третье ребро у него сломано. Он честно признаётся, что во время возни с трактором сильно ударился грудью о вал. Надев халат и простерилизовав нужные инструменты, приступаю к лечению. Миша косится на ампулы с новокаином, упрашивает меня: «Лей поменьше», – но я придерживаюсь правил, рекомендованных хирургией, и осторожно ввожу в место повреждения десять кубиков новокаинового раствора. Боль проходит быстро, и Комаров с удовольствием свободно прокашливается.

…Сегодня после ужина назначен первый киносеанс. Все приходят в кают-компанию на час раньше. Лёня Разбаш и Василий Канаки, радист и аэролог, выступают в роли киномехаников. Первый мастерит экран из простыни, а второй налаживает киноаппарат. Ровно в 2 часа дня из динамика вырвались первые звуки песни, сделались чёткими изображения на полотне. Это первый сеанс не только на нашей льдине, но и вообще на 87˚ северной широты! Кино – замечательное новшество на дрейфующих станциях. Идёт южная, знойная картина «Вернись в Сорренто». Трудно описать выражения наших лиц, устремлённых на экран. Дело не в картине – удивительно само это событие: кино в ледяной пустыне!

27 мая

Так как теперь в нашей палатке стало достаточно просторно и тепло, можно начинать регулярные медицинские осмотры.

Правда, каждый относится к этой довольно длительной процедуре соответственно своему характеру. Малкова, например, интересуют детали: на каком принципе построено измерение кровяного давления, должно ли меняться число красных кровяных шариков в крови? Дмитриеву интересно, как определяются группы крови и что будет, если перельют не ту кровь, которую надо. Володю Шамонтьева беспокоит, нельзя ли сократить время осмотра (он вечно загружен по горло и боится потерять лишнюю минуту).

А осмотр действительно занимает немало времени. Надо подсчитать пульс, измерить температуру и кровяное давление, провести так называемые физиологические пробы с нагрузкой, определить количество гемоглобина и, конечно, самым подробным образом расспросить обо всём, что связано с изменениями в самочувствии. Такие ежемесячные осмотры помогут мне непрерывно контролировать состояние здоровья моих товарищей.

Приём занимает весь день. Только несколько раз я делаю перерывы, чтобы навестить Комарова, который стал чувствовать себя значительно лучше, да ещё пообедать и поужинать.

Поздно вечером я захожу в радиорубку. На верхней койке, свесив вниз ноги в толстых шерстяных носках, сидит Лёня, восторженно рассказывая Матвейчуку о своём маленьком сынишке Андрейке, фотография которого прибита над самой Лёниной головой.

Курко сосредоточенно выстукивает ключом очередную метео- сводку, которую только что принёс Георгий Иванович.

Трёшников, который тоже поселился здесь, попыхивая трубкой, перелистывает журнал поступивших радиограмм.

– Да, – вдруг невесёлым голосом произносит он, – Толстикова-то льдину разломало на две части.

28 мая

Очередная пятница начинается лекцией Василия Канаки о проблемах аэрологии, которая стала теперь неотъемлемой частью науки о погоде.

– Погода ведь нужна всем – транспорту, сельскому хозяйству, авиа- ции, – говорит лектор и добавляет с улыбкой: – Даже любителям футбола. И вот перед тем, как синоптики садятся за составление прогнозов, они прежде всего обращаются за помощью к аэрологам, ведающим облаками, ветрами, температурами и давлениями, столь непостоянными в атмосфере.

Канаки сел, и вниманием аудитории завладел Матвейчук.

Георгий Иванович посвящает нас в таинства метеорологии, «самой неточной из точных наук», как шутя её называют наши остряки. Он рассказывает, как со всех концов Союза в Центральное бюро погоды слетаются сведения о погоде и опытные техники-синоптики, покрыв цифрами географическую карту, наносят на неё тонкие извилистые линии равных давлений – изобар, фронты, определяют их перемещение, а затем составляют свои прогнозы.

1 июня

Наступил первый день официального календарного лета. Хотя солнце греет по-настоящему и мороз не более 9˚, всё же холодно, так как дует сильный ветер с юга. Мы снова продвинулись на 10 минут и за 87-й градус. Нас несёт теперь то на север, то на восток. Ветер усиливается, и, видимо, мы начнём набирать скорость. Хорошо бы это происходило без поломок и торошений.

После обеда мы уходим небольшой группой на киносъёмку окрестностей лагеря. Всё так нарядно сверкает под приветливыми солнечными лучами, что нет-нет да и снимешь тёмные очки, чтобы полюбоваться природой. Между нагромождениями льдин местами синеет незамёрзшая вода, и мы осторожно движемся вдоль гряды, время от времени останавливаясь, чтобы не провалиться ненароком. Уходящее вдаль широкое разводье, подёрнутое молодым льдом и чуть запорошённое свежим снегом, стало вдруг похоже на мирную деревенскую дорогу в зимний день. Но торосы, окружающие лагерь с юга и юго-запада, постепенно растут, и мы уже начинаем привыкать к мысли, что рано или поздно нам придётся перебираться на поле за аэродромом. Там, пожалуй, лёд надёжнее.

Лагерь раскинулся перед нами как на ладони. Иней с палаток стаял, и они почернели, словно загорев на солнце. Из трубы камбуза вьётся дым. Удивительно мирная картина.

3 июня

После кают-компании самое просторное помещение – палатка аэрологов. Здесь, кроме Канаки, Пославского и Цигельницкого, поселился и Шариков. Но хотя её жители постоянно отсутствуют – Иван Максимович весь день на камбузе, а один из аэрологов дежурит у газгольдеров, – в палатке теснота из-за обилия приборов.

Я сижу на ящике возле Канаки, который, не отрываясь от работы, – он готовит к выпуску очередной радиозонд, – увлечённо рассказывает о результатах последних наблюдений. А они сегодня особенно интересны.

Несмотря на отрицательные (-6˚) температуры у земли, на высоте 400 метров воздух стал теплеть, и к 500 метрам его температура достигла +4˚. Только на высоте 1500 метров от земли температура снова начала