Впрочем, мне бы и топор не помог.

Всё же мне удалось пересилить страх и шагнуть навстречу нелюдям, загораживая спиной остальных: если ударят, то меня первого, а остальные успеют уйти в лес.

А там – не всякий нелюдь догонит жителя долины.

Но князь птиц на меня даже не посмотрел.

– Мальчик прав, – сказал он старухе. – Почему ты не делаешь лекарство?

О каком мальчике речь, подумал я, и тут же догадался: нелюдь принял за мальчика нашу Марью!

Только теперь я понял, что мы – четверо – выглядим одинаково: шатаемые усталостью, сплошь покрытые смоляной копотью, змеевой кровищей и лесной грязью, лица – опухшие от комариных и крапивных ожогов, глаза красные, ноги по колено в глине, волосы спутанные, свалявшиеся, ладони в лопнувших водяных мозолях. Может, нелюди отличили бы бабу от мужиков по запаху – но и запах от нас исходил одинаковый: дым, сажа, лесная гниль да горыново дерьмо.

– Сделаю, – ответила старуха. – Только надо бы отменить прошлый уговор.

Князь-нелюдь улыбнулся.

– Передумала умирать?

Старуха кивнула и молча пошла к змеевой башке: в её руке появилась глиняная миска.

Она присела и погладила змея меж глаз: мягко, как будто любимую собаку.

– Невелика премудрость, – пробормотала. – Процедить надо, потом разбавить, и ещё укропа подмешать, чтоб запах отбить. Иначе вытошнит.

Она приподняла одной рукой змееву губу, сунула миску ближе к первому ряду зубов и второй рукой сильно надавила на десну; движения были ловкими и точными, как будто старая ведьма доила козу.

– Яда много… – продолжала бормотать, – я ж говорю, родила… Когда такая тварь родит – у неё сразу яда прибавляется, в пять раз против прежнего… Чтоб, значит, потомство защищать…

Набрав полную посудину мутной слюны, старуха осталась довольна и пошла в дом; по пути оглянулась на Марью.

– Иди за мной. Поможешь. Только руки помой. Или хоть об траву оботри.

Марья тут же пошла следом.

Малой Потык торопливо снял с пояса свою флягу, показал девке – она подставила ладони. Потык плеснул воды.

На ходу вытирая мокрые руки, Марья исчезла в избе.

Туман не исчезал, а наоборот, уплотнялся; так всегда бывало в долине при конце лета. Сначала приходят тяжёлые сырые туманы, а уже следом – настоящие холода.

Нас осталось трое, против троих нелюдей; они не двигались с места. Никакой враждебности от них не исходило, скорее равнодушие. Однако оба княжьих охранника держали руки так, чтобы атаковать в любой миг.

Постояв какое-то время, князь-нелюдь неторопливо подошёл к змеевой башке – Потык и Тороп расступились – и посмотрел с высоты своего огромного роста.

– Зачем вы его убили? – спросил он, подняв глаза на Потыка.

Тот пожал плечами.

– Так вышло.

Князь-нелюдь внимательно осмотрел башку, наклоняясь, щурясь, а потом даже и потрогал длинным пальцем. Вдруг птичьи качества его внешности сделались резче и очевиднее, нос обострился, напоминая изогнутый клюв, и дёрнулись, напряглись плечи, как бы собирая силу для взмаха крыльев.

– Я бы забрал этот череп, – медленно сказал он. – Если никто не против.

Малой Потык громко фыркнул.

– Нет, – резко сказал он. – Это мой череп. Это я отрубил башку.

– Хорошо, – тут же ответил князь-нелюдь. – Конечно. Не возражаю.

– Я отвезу этот череп за перевал, – сказал Потык. – Обменяю на коров или коз.

Князь-нелюдь кивнул.

– Ты прав, – сказал он. – Это дорогая добыча. Летающих змеев почти не осталось. Кроме этого, есть ещё трое или четверо. Далеко на востоке, в земле Хань. Ты знаешь, где находится земля Хань?

Малой Потык задрожал от волнения.

– Не знаю, – смело ответил он. – Но я знаю, что змеев череп – мой. И что змеева порода сгинула. Боги стёрли её с лица земли. – Он помедлил, ухмыльнулся. – Как и вашу.

Князь-нелюдь поднял брови.

– Кто сказал тебе такое?

– Люди сказали, – ответил Потык.

Князь-нелюдь оглядел мальчишку с ног до головы.

– Может быть, – спросил он, нахмурившись, – ты хотел бы отрезать и мою голову? Как отрезал эту?

– Нет, – ответил Потык. – Не хотел бы. От змея был вред. Змей кричал и распространял смрад. А от тебя нет ни вреда, ни пользы, ни даже смрада. Твоя смерть нам не нужна. Как и твоя голова.

– Ты смелый юноша, – сказал князь-нелюдь. – Ты знаешь, что от этого змея родится другой?

Потык вернул себе спокойствие.

– Мне всё равно, – сказал он. – Убили этого, убьём и другого.

Князь птиц заинтересованно наклонил голову.

– Ты думаешь, – спросил он, – что убить – это лучший способ доказать правоту?

– Разумеется, – твёрдо ответил Потык. – Этому учат волхвы. Жизнь нельзя утвердить иначе, чем через смерть. Ведь если не будет смерти – как мы отличим бытие от небытия?

– Разумно, – сказал князь-нелюдь. – Но ты должен понять. Смерть – это не главное событие жизни. Часто бывает, что смерть ничего не меняет для человека.

Малой Потык – я внимательно наблюдал за ним – совсем осмелел, ухмыльнулся и гордо поднял голову.

– Ты не человек, – резко заявил он, сверля глазами нелюдя. – Ты ничего про нас не знаешь. Говорят, ваш род живёт три тысячи лет. Если так, я не могу постичь тебя, – но и ты не можешь постичь нас. Ты не понимаешь, что для меня ничто никогда не меняется. Всё и вся движется по кругу, и я тоже. Ты говоришь: после старого змея родится новый, – а для нас это ничего не меняет. Один змей подох, другой родился – так проявлена вечная сила Коловрата.

У меня, наблюдавшего за разговором, сложилось впечатление, что бронированный птицечеловек забавляется, – он ждёт, когда старуха изготовит лекарство, он хочет скоротать время, наблюдая за лесными дикарями, обмениваясь с ними словами на их простом дикарском наречии.

– Ты всё верно сказал, – ответил князь-нелюдь. – Но ты не понимаешь главного. Это существо тебе не враг. Оно пожирало мёртвых и больных животных и так поддерживало общее равновесие.

– Равновесие незачем поддерживать, – сказал Потык. – Оно и так есть. На нём всё основано. Наоборот, его полезно нарушить. Так оно ещё больше укрепляется, это равновесие.

Мне показалось, что Потык имеет умысел, нарочно нарывается на удар, – слишком презрительно он улыбался, слишком громко возражал князю птиц; это было смело, дерзко, красиво – но неосторожно. Я продолжал тревожиться, и тосковать, и оглядываться на топор, лежащий на траве в ногах у Потыка.

А Потык, перешагнув через топор, ещё добавил:

– Дело сделано, и говорить о нём бесполезно. Лучше скажи нам что-то более важное.